Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы - [65]

На станицу спустилась ночь. Казалось, все вымерло и опустело. Уныние и смятение охватило жителей. Заперев ставни и двери вечером наглухо, люди падали на колени и при зловещем свете какой-нибудь коптилки молились. С рассветом – та же картина: аресты и наступающая с другого конца станицы цепь. Явился красноармеец и ко мне, вручил повестку о явке в «Оперштаб». Я попрощался с женой (больше было не с кем: не так давно внезапно умер мой единственный сын; ему было 17 лет).

Я пришел в Оперштаб. В первой комнате штаба спали на полу рослые часовые, обнявшись с винтовкой. Во второй сидел следователь.

– Садитесь… Кто у вас знакомые в станице? Ну, а например, дьякон? Бывал он у вас?

Церковь в станице давно была закрыта. Священник «исчез». Дьякон влачил жалкое существование. Вскоре он был арестован и умер в тюрьме (в то время попал туда и я). Из вопроса следователя я понял, что создается какое-то дело: кулак, поп, защитник – красивый букет! Я ответил, что дьякон был у меня два раза: один по налоговому делу, а другой по уголовному, что, просмотрев его окладной лист, я увидел, что фининспектор обложил его налогом по таблице правильно, а что сама таблица для служителей культа высока и на это жаловаться нельзя, так как она издана самим Наркомфином. Что касается уголовного дела, ответил я, то я ничего не мог сказать ему, так как дело находилось еще у следователя, а потому я не мог с ним ознакомиться. (Он обвинялся в укрытии от описи фисгармонии и изъятии ее).

– Ну, а вы у него бывали?

– Да, – ответил я, – его жена – портниха, и я провожал свою жену к ней, так как они живут на краю станицы. Моя жена оставила у нее материю на платье – можете проверить.

– О чем вы разговаривали с дьяконом в это время?

– Пока жена заказывала платье, мы разговаривали на террасе с дьяконом о кроликах, которые стояли тут же в клетках, – ответил я.

Следователь встал и, уходя в другую комнату, бросил мне:

– Подождите.

Начались минуты душевных страданий…

– Зайдите в ту комнату, – сказал он мне, вернувшись через полчаса.

Я вошел, передо мной сидел другой чекист, также в форме, с очень знакомым мне лицом. Это был тот самый агент ГПУ, который устроил мне экзамен по вопросам военного дела.

– А, так это вы? – сказал он мне. – Как вы тут живете?

– Да вот пришел в гости к вам, – ответил я.

– Ну и прекрасно! Вы свободны. Ведь о вас говорили, что вы офицер, но это оказалось чепухой. Кстати, это вы защищали нашего сотрудника Воронина?

Поболтавши еще две-три минуты, в частности, об их начальнике, бывшем камер-паже, я с удовольствием, и даже веселый, вышел из этого гостеприимного дома.

Но в станице в результате погрома одна часть арестованных была выслана, а другая, будучи освобождена из-под стражи, все же потеряла свободу и имущество, так как ей пришлось «раскаяться» и немедленно вступить в колхоз.

Таким образом была проведена «сплошная коллективизация» в станице. Но вместе с тем был отнят у каждого крестьянина и последний кусок хлеба, чтобы он отныне смотрел в руки правления колхоза и работал бы за подачку. Но так как у колхозов не было никаких ресурсов и все они были в долгу у государства, вскоре начался голод. Это и был «слом кулацкого саботажа на Кубани», в результате которого хорошо, если в той или иной станице осталась в живых половина жителей. Некоторые станицы вымерли вовсе. Так, например, в станице Прочноокопской под Армавиром, где мне пришлось быть с агитационной группой, о чем я расскажу позднее, я насчитал только четыре жилых дома: стансовет, пожарная команда без лошадей, аптека и милиция. Остальные дома лежали в развалинах, в мерзости и запустении, и кое-где ютились какие-то тени. Утром, чуть свет, я вышел на базар. Человек тридцать голодных, оборванных людей покупали и продавали кто одну картошину, кто половину сахарной свеклы, кто лепендики из дикой груши. На одном прилавке я увидел куски человеческого мяса. А ведь когда-то эта станица была одной из богатейших на Кубани и насчитывала не менее 10000 человек.

Через день или два меня вызвали в суд: приехал член Северо-Кавказского краевого суда Чернышев, грузный мужчина, в кожаном пальто, с лицом барбоса и со стеклянными остановившимися глазами. Он протянул мне два тома судебного дела, толщиной каждый в ладонь.

– Сколько вам потребуется времени для ознакомления с этим делом?

Я посмотрел на обложку: «Дело по обвинению правления колхоза „Путь Ленина“ и других», всего 18 человек. Статьи со смертным исходом.

Оказывается, это дело ГПУ оформило в последние три дня. То была борьба с развалом внутри колхозов, согласно упомянутому мною постановлению Северо-Кавказского краевого исполкома. Так как по делу предполагал выступать прокурор, то я был назначен судом «казенным защитником».

Чтобы вести защиту, надо прочесть дело, изучить его, сделать выписки с нумерацией страниц, чтобы можно было ссылаться на тот или иной материал как в судебном заседании, так и в кассационной инстанции, нужно обдумать и составить приблизительно список вопросов обвиняемым и свидетелям, а их не менее 30 человек, надо переговорить с каждым обвиняемым, чтобы обстоятельно ознакомиться с его позицией, обдумать различные ходатайства перед судом, добыть документы и справки, пережить и перечувствовать все обстоятельства дела, снова перелистать и прочесть дело, вдуматься во все события, разобраться в вопросах экспертизы и бухгалтерских данных, надерганных органами следствия, и, наконец, надо обдумать и составить хотя бы приблизительно план защиты и сделать хотя бы какой-нибудь набросок оправдательной речи.