Записи - [36]

А сегодня с утра опять густой туман и дождь. Это сидение в одиночестве, почти без выходов, помогло мне точнее представить себе путь молчальников и затворников.

Одиночество — прекрасный опыт и прекрасное упражнение. Опыт — есть ли у тебя что–нибудь за душой, можешь ли ты жить внутренним, когда внешнее сведено к минимуму. Ведь большей частью мы живем внешними впечатлениями — люди, дела, заботы. Что будет, если устранить все это? Что было бы, если бы закрылись двери внешних чувств? — с болью, с трудом, со скрежетом открылись бы тогда двери во внутреннюю горницу души.

Разумеется, в том базарном шуме, в котором мы живем обычно, трудно даже заподозрить, что существуют у нас в душе эти внутренние комнаты.

И насколько легче молиться в таком одиночестве и грусти; как свои чувствуешь вопли псалмов к Богу.

На меня обрушился водопад чествований, приветственных слов, выражений чувств (по поводу перевода в Париж). С одной стороны, засыпают комплиментами, похвалами в глаза, с другой–закармливают обедами: и то и другое способно убить все доброе в душе. Иногда я чувствую себя совершенно духовно обессиленным и опустошенным, и только частые проявления настоящей благодарности и любви обезвреживают яд похвал. Я настолько знаю на верное свою худость и нищету, что, кажется, не уязвляюсь тщеславием до глубины, но легкое щекотание все–таки чувствую, в общем сохраняя душевное равновесие и трезвость.

Как всегда — с усилением напряжения, служб, встреч, трудов возрастает и духовная сила.

Мне почти всегда тяжело «говорить» — я мучаюсь и до, и после. Так трудно сказать самое главное и так редко оно доходит если, превозмогши себя, выскажешь что–нибудь из «главного». В общем — я очень чувствую тщету всякого словесного общения. Но тут (в лагере молодежи) я говорю легко и свободно и потом не каюсь.

Главное — я вижу, как им нужно такое с ними общение. У них, хотя и большая трезвость, практицизм, элементарность, попросту — малая культурность и невоспитанность внутренняя и внешняя, но живой ум, прямота, жадность к жизни и благодарность за настоящий интерес и любовь к ним, что они сразу улавливают.

Все меньше у меня становится вкуса и веры к словесным методам воздействия, вообще к словам — «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно перед Богом» (1 Пет 3).

Из писем о. Александра незадолго до смерти

Ходит ко мне X. и кротким голосом, но настойчиво укоряет меня в маловерии и неумении силой духа преодолеть болезнь. Аргументы — «Христос нас освободил от рабства плоти» (Рим. 8). Что сказать на это?

Дар исцеления у христиан не есть дар всемогущества и власти над природой.

Многие праведники до конца своих дней страдали неисцеляемыми болезнями — ст. Амвросий, Паскаль.

Сам апостол болел, исцеляя других (но не всех) — ап. Тит.

Как это объяснить? Объясняется это тем, что пока мы живем в этом теле смерти, мы несем все последствия этого — до восстановления всеобщего.

А второе — «в теле моем я ношу мертвость Господа Иисуса» (2 Кор 4.10).

«Многое я снова передумал и пережил за эту болезнь. Страшная, и сомнительная, и зыбкая вещь — наша жизнь; такой тонкой пленкой отделена она от боли, страдания и смерти. И так бессилен человек перед всем этим мраком, такой слабой оказывается вся духовная жизнь, не выдерживающая температуру в 40 С, ослабевающая при большой боли. Вообще болезнь сильно смиряет; Господь не оставляет без своих утешений, но так ясно видишь свое ничтожество и бессилие. Единственная защита против всех ужасов, окружающих нас — верная любовь ко Христу и неотступное за него держание».

«Многому научила меня болезнь. Еще больше утвердила в мысли, что если со Христом, то и со страданиями, и что нет христианину иного пути, как через боль внутреннюю и внешнюю. И, думая о бесконечном множестве страданий в мире, я думал, что вот такими, ничем не заслуженными, безвинными страданиями, строится невидимое Царство Божие, создается и собирается Его страдающее Тело — Церковь Христова».

Из писем к молодежи

«Если уже ты принимаешь мое руководство, то я посоветую тебе вот что.

— Молиться утром и вечером, хоть одну молитву, хоть 1–2 минуты, но стараться достигнуть полного сосредоточения мыслей на словах молитвы, изгнания из ума всего постороннего, хоть слабой степени (сердечной) теплоты, чувствуемой и реально в области сердца, так как мы молимся прежде всего сердцем.

— Читать, когда сможешь, но каждый день, хоть 1–2 стиха Евангелия, с усилием применить прочтенное к своей жизни, к пониманию окружающего, т. е. с усилием понимать читаемое, как живое слово Бога, направленное именно к тебе.

— Читать всегда какую–нибудь книгу религиозного содержания: жизнеописание святых, по истории Церкви. Здесь могут быть полезны и французские книги — например, о св. Франциске Ассизском, о св. Терезе, если нет православных.

По каждому из этих пунктов может быть бесконечное развитие и углубление, я только чуть коснулся этих тем…»

«На твои вопросы о посте: пост не есть голод. Голодает и диабетик, и факир, и йог, и заключенный в тюрьме, и просто нищий. Нигде в службах Великого Поста не говорится о посте, изолированном в нашем обычном смысле, т. е. как о неядении мяса и проч. Всюду один призыв — «постимся, братие, телесне, постимся и духовне». Следовательно, пост только тогда имеет религиозный смысл, когда он соединен с духовными упражнениями.