Запах снега - [55]

Дыхания не слышно.

— Леди?

Лит застонал. Мертва.

Стоять в теплой темноте, над трупами почему-то оказалось особенно жутко. Лит судорожно вытер липкие руки о мягкое. Тишина. Углежог глянул в конец фургона. Там тоже тишина. Пусть так и остается.

Лит спрыгнул на снег. Подхватил, что под руку попалось, — ближайший плащ, копье, тесак из ножен на поясе покойника. Быстро пошел через поляну. Мертвые тела превратились в холмики с едва угадывающимися руками и ногами. Костер чуть дымил, Лит на ходу подхватил опрокинутый котелок, — на дне еще оставалась подгоревшая каша. Холодная, но жрать можно. Ничего, в лесу, небось, не в городе. Прокормимся.

Как ни старался, все же в сторону Фредке глянул. Ну, уже не Фредке там лежала — еще одна кукла белая. Хорошая девушка была, милая и добрая. Лит ускорил шаг. Давясь кашей с застывшим салом, почти побежал. Вот он ручей, — журчит, как ни в чем не бывало, только берега белыми стали.

Лит застонал, выплюнул кашу, и со всей силы зашвырнул добротный котел в ручейное журчание.

Нельзя так! Мертвых нельзя оставлять. А живых тем более.

* * *

Отправились в путь только после полудня. За ночь Лит здорово вымотался. Долбил уже подмерзшую под снегом землю, таскал окоченевшие упрямые трупы, собирал вещи, а главное, мучился сомнениями.

Закопал троих: леди Мариэллу, Фредке и неизвестную девушку из фургона. Теперь благородная леди лежала над ручьем под приметной пихтой, обе девушки покоились рядом с ней. Лит подозревал, что когда-нибудь бывшую королеву захотят похоронить в более подобающем месте, потому постарался устроить тело подобающим образом. Копал поглубже, плащей натащил, да еще прикрыл досками. Девушек, последовавших за хозяйкой, пришлось устроить попроще. На старого Олава сил уже не осталось, пришлось оставить с остальными.

Забравшись в опустевший фургон, — дохлых южан выкинул первым делом, — Лит с опаской подошел к сундуку. До сих пор младенец вел себя тихо. Несколько раз шебуршился, но без визга. Лит поднял крышку сундука, поднес ближе свечу. Младенец сидел, обеими ручонками вцепившись в мягкую подстилку, боязливо щурился на яркий огонек. Рожица у малыша была мокрая, — видать, все время плакал.

— Ну? — сурово спросил Лит.

Мальчишка крепче вцепился в подстилку, и с ужасом пролепетал:

— Са-Са?

— Ты это перестань, — решительно приказал Лит. — Некогда мне с тобой сюсюкать. Сидишь здесь как мышь, по делу сказать ничего не можешь.

Малый прижал кулачки к груди, пустил из носа длинную соплю и неслышно заревел.

— Ну, ты совсем желудь, — пробурчал Лит, неловко сгребая младенца. Рука немедленно оказалась в чем-то липком. — Тьфу!

Маленьких детей Лит, конечно, видел и раньше. В деревне по улице младенцы ковыляли, держась за мамины юбки и вопя противными голосами. Шуму от них было больше чем от склоки соек-длиннохвосток. Лит предполагал, что бывают детеныши еще меньше, совсем неподросшие. Вот такой и попался. Ходить явно не умеет, только гадить горазд, да сопли пускать.

— Эй, тебя как зовут? Александерс? Алексинр? — морщась, пробормотал Лит.

Сложное имя, что назвала покойная мать младенца, из памяти углежога мигом выскочило. Не до того тогда было.

— Са-Са, — пробормотал малый.

— И все что ты сказать можешь? — горько спросил Лит. — Ну и помалкивай тогда. Я тебя Малым называть буду. И не визжи, сейчас чистить буду.

Вода в ведре, что осталась у погасшего костра, подернулась тонкой корочкой льда, но Лит корку разбил, и лед выкинул. Вода была вполне нормальной, но Малый всё равно судорожно дрыгал ногами. Правда, молчал. Только сопли пускал.

— Терпи, — строго сказал Лит. — У тетки баловаться будешь.

Углежог вытер своей новой обузе задницу и рожу, посадил на подушки лежанки. Оставалось самое трудное — накормить Малого. Были подозрения, что простая солонина и лепешка для такого дела не подойдут. У Малого и зубов то было — штук шесть, не больше.

Лит натужно соображал. Таких малых детей нужно кормить молоком, это помнилось точно. Но где в лесу молоко найдешь? Даже если бы в обозе корова уцелела — доить скотину Лит не умел. Собственно, и самому-то молоко пробовать доводилось всего несколько раз. Покойный дед рассказывал, что когда-то в хижине козу держали, но сам Лит тех времен и не помнил. Придется подбирать харчи для Малого наугад.

В грузовом фургоне Лит рылся долго. Припасов здесь хватало. Бочонки, лари и мешки плотно стояли на своих местах. Углежог нашел разные крупы, дивную мелкую муку, непонятные маринованные овощи и великолепное копченое мясо. Даже тонкие колбасы и соленый сыр, похожий на клубок белых червячков, в запасах имелись. Эх, и такое богатство бросать придется?

Когда углежог вернулся, Малый ползал по ковру и разбросанным вещам на полу фургона.

— Тебе что не сидится? — возмутился Лит. — Скачешь как бельчонок.

Малому снова пришлось вытирать руки, — измазался в полузасохшей крови. Лит оттирал ему ладошки, а младенец беззвучно плакал. Эх, будто понимал что.

— Не реви, — приказал Лит. — Сейчас я тебе похлебки намешаю.

Варево из муки и масла Малому понравилось. Кормить пришлось с пальца, — держать миску самостоятельно младенец явно не умел. Но ссасывал кашу с жадностью. Наевшись, уселся на лежаке, и принялся перебирать-считать пальцы на ногах. Щеки лоснились от масла, куцая рубашонка задралась, но взгляд был задумчивый. Лит доедал варево и разглядывал мальчишку. Может и ничего. По крайней мере, Малый тихий. А то куда в лесу с орущим детенышем денешься?