Запах полыни - [6]

На площадке перед блиндажом двое молодых бойцов возились с ручным пулеметом — как видно, почистили, теперь занялись сборкой. В одном из них Парюгин узнал Колю Клушина, нового утемовского ординарца.

Прежний был смертельно ранен неделю назад осколком бомбы на глазах у комбата. Рассказывали, комбат плакал над ним: «Карелию прошли вместе, а теперь бросаешь меня, Сергеич!..» И вроде бы он, Сергеич, и присоветовал взять на его место Колю: «Совестливый парнишонка. И фамилия подходящая: Клушин».

Увидев сейчас Колю, Парюгин понял: если Утемов не оставил его при себе там, в медсанбате, значит, не скоро увидят они своего командира в строю.

Возле бойцов, поощряюще наблюдая за их отлаженными действиями, стоял в профиль к Парюгину плотного вида военный, уже в годах, по петлицам — военврач. Сняв фуражку, он вполголоса рассказывал о чем-то ребятам. Умолкнув, взбросил подбородок и хрипло кашлянул.

У Парюгина сдвоило сердце: такой знакомый это был жест. Щемяще знакомый. С неосмысленных еще истоков детства. Подбородок кверху и — кха-кха!

«Совсем как отец. И тоже — косая сажень в плечах.»

Чтобы не бередить душу, поспешно отвел глаза, громко со всеми поздоровался.

Коля поднял голову, вгляделся, тут же заискрился, приготовился что-то сказать — может, просто ответить на приветствие, — но Парюгин опередил и, отсекая «лирику», упрекнул:

— Не уберег Утемыча!

Обветренные Колины губы обиженно дрогнули, но он опять ничего не успел сказать: Парюгин, кивнув на плащ-палатку, прикрывавшую вход в блиндаж, требовательно бросил:

— Мне сказали, комроты-один за комбата? Доложи, Коля!

Коля, однако, не сдвинулся с места, лишь вновь заискрился, вновь приготовился что-то сказать и вновь промедлил: второй боец бесстрастно сообщил, не поднимая головы от пулемета:

— Лейтенанта нет, его в полк вызвали.

— Тогда кому же я потребовался?

Вперед вышел военврач, проговорил сдавленно:

— А со мной ты уже и дела иметь не хочешь?

…Они пробыли вместе, отец с сыном, неполных два часа. До возвращения лейтенанта Красникова из штаба полка.

Увидев их — сходство тотчас обращало на себя внимание, — лейтенант обрадовался так, словно это не Парюгину, а ему судьба преподнесла нежданный подарок.

— Ну, даешь, сержант, на фронте — и такая встреча! — ликовал он, топорща в улыбке выбеленные солнцем усики. — Это, поди-ка, на всю дивизию, да что на дивизию — на всю, может, армию единственный и неповторимый факт!

С неподдельным интересом лейтенант вник в подробности того, как комбат, находясь на операционном столе, «вычислил» родство хирурга с одним из своих подчиненных, спросил, долго ли комбату «загорать» на больничной койке, потом сказал Парюгину:

— Тебе, я думаю, уже известно, что собираемся своего снайпера в танке разместить? Так вот, в полку задачу ставят однозначно: сперва мы выкорчевываем из танка немца, закрепляемся, пережидаем шум, а после, как они смирятся, доставляем туда своего стрелка. Не подвергая даже малому риску.

— У нас там подходящая лощина…

— Мне докладывали о твоем предложении. Хочу дождаться снайпера, вместе пройдем, все осмотрим из твоих окопов. Там кто за тебя остался?

— Леня Качуга…

— Что-то не припомню. Из наших?

«Из наших» — с Карелией за плечами. Леня, увы, был из последнего пополнения. Месяц с небольшим как на фронте. И тем не менее Парюгин остановил выбор на нем: вчерашний студент-филолог умел до удивления хладнокровно оценить ситуацию, найти решение.

— Он в четвертом отделении, в самом конце позиций взвода. Там как раз лощина эта и начинается.

— Ладно, сориентируюсь. Возьму с собой ротного, поможет разобраться.

Отец, поняв, что остаются последние минуты, надел фуражку и преувеличенно бодро согнал под ремнем складки на гимнастерке, собрав их на спине; все это молча, боясь, верно, голосом выдать владевшие им чувства. Лейтенант, спасибо ему, уловил это, пришел на помощь:

— Вас, доктор, ординарец комбата сюда доставил? Сейчас распоряжусь, он же и отвезет.

— Клушина нет, товарищ лейтенант, — доложил часовой, стоявший у входа в блиндаж, — убежал за патронами для пулемета.

Отец сказал лейтенанту:

— Тут всего-то километра три-четыре. Сброшу лишний вес.

Лейтенант не стал настаивать, взял под козырек, пожал отцу руку.

— Подумать только, — вновь порадовался, — такая встреча! Внукам после рассказывать будете.

Кивнул Парюгину: проводи отца.

Парюгин дошел с отцом до искалеченной пароконной брички, оставленной догнивать на выходе из балки. В километре от передовой. Она стояла, чудом удерживая равновесие на двух сохранившихся после бомбежки колесах — переднем слева и заднем справа.

Отец остановился подле нее, кинул на дощатое дно фуражку, положил на окованный железом борт знакомо-маленькую, с детства поражавшую своей несоразмерностью со всей тучной комплекцией руку. Пальцы с обрезанными «до мяса» ногтями (как того требовали правила антисептики) чуть подрагивали.

— Вот такое, выходит, дело, — сказал, почти не разжимая губ; при этом голова его вскинулась куда-то совсем высоко, будто он надеялся высмотреть что-то крайне ему необходимое в однообразно сером месиве облаков, воротник гимнастерки от резкого движения расстегнулся, стал виден кадык, тоже мелко подрагивающий. — Одним словом, если ранят, постарайся, чтобы ко мне…