Запах полыни - [3]

Собственно говоря, предложенное Костей решение подсказывалось особенностями местности на занимаемом взводом рубеже. Здесь линию фронта пересекала наискось незаметная со стороны лощинка — она протягивалась узким языком довольно далеко на нейтралку, кончаясь крутой загогулиной метрах в семидесяти от танка. Правее танка.

Степь в этом месте поросла высокой, в метр, полынью. Ветвистой, что твой кустарник. И достаточно густой — такая обычно обитает на залежах. Правда, перед самыми окопами от нее остались расхристанные сиротинки, но по всей лощине, а главное, вокруг танка заросли уцелели. И обещали послужить неплохим прикрытием.

Цепко фиксируя все это сейчас в памяти, Парюгин не вникал в разговор у себя за спиной, а когда, наконец, сполз с бруствера и, сняв каску, поспешно сел на ящик, чтобы скрыть противную дрожь в коленях, ему преподнесли сюрприз:

— Приказ комбата, Парюгин, — сообщил санинструктор, забирая каску, — снайпера не трогать!

— По цепи передали, — подтвердил Костя.

Парюгин отряхнул с груди, с рукавов гимнастерки налипшую глину, поднял глаза на Костю:

— Что еще передали?

Костя лишь пожал плечами. Санинструктор, занимаясь с каской — он принялся вновь упаковывать ее в сумку, — сказал, не поднимая головы:

— Только про снайпера. Дескать, впредь до особого распоряжения.

Парюгин, осмысливая услышанное, все продолжал смотреть на Костю. Костя тем временем сноровисто скрутил цигарку, предложил Парюгину:

— На, покури. И не бери в голову. Дойдет до дела, про нас не забудут.

— Не в том суть, забудут — не забудут, — Парюгин прикурил, затянулся злым дымом, сплюнул под ноги. — Страшатся бесполезных потерь, поскольку, мол, к снайперу скрытно не подобраться…

— Ждут ночи? — предположил Костя.

Санинструктор разогнулся наконец, демонстративно сморщил нос и отогнал от себя облачко дыма; он не курил и не скрывал своего отвращения к табаку.

— И правильно делают, если ждут ночи, — сказал рассудительно, — мне меньше работы.

Сергей, с комфортом устроившийся на своем объемистом вещмешке, негодующе хмыкнул, зачастил в своей обычной манере:

— Ха, ему меньше работы! Как будто немец без головы, как будто совсем чокнутый: поскупится на осветительные ракеты. Да он ночью вдвое, втрое будет настороже…

Парюгин молча курил и все так же сплевывал под ноги, заставляя себя расслабиться, спокойно все обдумать. Расслабиться — и обдумать. Выстроить логическую цепочку, с какой можно будет пойти к Утемову.

Курил, поставив локти на колени, подперев кулаками скулы, курил, сплевывал голодную слюну и совсем не к месту и не ко времени вспоминал, как, бывало, сиживал вечерами его дед — у себя на завалинке, в далеком Прибайкалье: уброженные ноги — в развал, локти — на колени, натруженные кулаки — под щетинистые скулы, и, окутавшись махорочным маревом, задумчиво циркает сквозь прокуренные зубы бесцветную стариковскую слюнцу…

А стоило вспомнить деда, проступила сквозь махорочное марево и бабушка, в ушах начал журчать ее непереносимо ласковый говорок: «Мужики, айдате похлебайте холодненькой простакиши, из погребу только што, слоится ажник вся…»

— Он к ночи черт те что навыкобенивает, — продолжал негодовать Сергей. — Наизнанку вывернется, чтобы своего снайперину обезопасить и охранить…

Парюгин слушал и не слышал его, все эти доводы не были откровением, приходили самому на ум, куда более важным представлялось другое: а ну как немец решится атаковать?

«Опасно это — ночи ждать, — доказывал он мысленно комбату, — вздумай немец сейчас наскочить, мы окажемся в проигрышном положении: снайпер быстренько засечет все наши пулеметные точки. Да и минометчики слепыми останутся: попробуй скорректируй огонь под дулом снайперской винтовки…»

Посмотрел опять на Костю, поймал его жадный взгляд, провожающий струю дыма, покачал головой и, бросив окурок под ноги, вдавил его каблуком в глину.

— Поди, ждал: оставлю «сороковку»? Зря ждал. Я тебе не враг. Докуривать еще вреднее, чем курить, в окурке самый никотин.

С силой потер ладонью небритые щеки, перевел глаза на Сергея, оседлавшего вещмешок. Сергей тотчас поднялся:

— Вас понял, товарищ командир: сходить в роту, разведать, как и почему…

— Не сходить, Радченко, не сходить — сбегать. Одна нога здесь, другая там. И не в роту — в батальон. И не разведать, а доложить, лично комбату Утемову доложить, что на участке нашего взвода местность позволяет скрытно приблизиться к танку, а значит, и уничтожить снайпера. Скрыт-но. Все понятно?

— Как на уроке арифметики. Разрешите выполнять?

Лихо крутнулся на одной ноге, готовясь метнуться в траншею, но вдруг притормозил, склонился над мешком, начал выгребать содержимое.

— Кончай прохлаждаться, — кинул Косте. — Вот тебе гранаты, сейчас найду, чем связывать, займешься делом.

— Займусь, — отозвался Костя. — А ты не посчитай за труд: передай привет Утемычу. От нас от всех.

Санинструктор вставил, хохотнув:

— Он будет ужасно растроган: как же, весточка от боевых соратников!

Костя поглядел на него с недоумением.

— Между прочим, если уж на то пошло, Утемыч и Серегу, и меня, и сержанта, вот во все ночные рейды в Карелии с собой брал. Вместе хлебнули горячего до слез. И когда еще взводным у нас был, и после, когда его на роту поставили.