Запах гари - [50]

— Отойди, — сказал Котиль мужчине, который бессвязно что-то лопотал и нерешительно топтался на месте. Тот посмотрел на него с оскорблённым достоинством. Но тотчас во взгляде его, который приклеился к серому лицу Котиля, промелькнули изумление и страх. Он отошёл, делая неуклюжие шажки среди завалов. Котиль взялся за кусок бетона, который лежал сверху, и легко сбросил его вниз. Кусок ухнул и замер, надломившись посредине. Котиль подступил к панели, лежавшей под углом, взялся за арматурину и потянул. Панель сдвинулась на пару сантиметров; он отпустил, и она села назад.

— Я приподниму, а ты залезь и вытащи его, — сказал он мужчине, не отводившему глаз от его серого лица.

— Да ты что? — со страхом пробормотал тот. — А если ты не удержишь?

— Удержу. К тому же она под углом, полностью не ляжет.

— Нет. Нет! — замотал тот головой и попятился, словно ему неудобно было стоять; массивный живот его затрясся под футболкой. Из завалов донёсся болезненный стон.

— Ладно, я попробую поднять…

Котиль уперся ногами поудобнее, взявшись за две арматурины. Обломок стены был небольшим, но обычному человеку, конечно, не под силу. Жилы на шее Котиля натянулись как канаты, лицо посерело ещё больше, но панель поддалась. Поставив её вертикально, он перевёл дыхание, после чего, наддав плечом, толкнул дальше. Она грохнула, подняв облако пыли. Котиль увидел старика в спортивном костюме, беспомощно лежавшего рядом с отопительной батареей и обломками кухонного стола. Нога его была неестественно выгнута, брюки были в крови.

Мужчина, бормоча как заклятие, «папа, папа», подобрался к нему и стал подымать. Тот застонал, сказал, чтоб не трогали его, но сын бормотал, что надо, что сейчас приедет «Скорая», придут врачи.

— Что с ногой? Что, что с ногой? Ничего, вставай на одну. Я буду держать. Что ж ты не бежал… не успел… я же говорил тебе, звал!

— Кого ты звал, когда, я не слышал…

— Как не слышал, да ты что! Я не оставил бы тебя, нет! Нога перебита? Ничего не кричи, потерпи… ничего страшного… Да это ж только что плитой придавило. Раньше ничего… а только что! Этот вон подымал, я ж говорил — не тронь! Спасатели приедут, техника…

Он дотащил старика до травы, положил там и обернулся к Котилю, молча наблюдавшему за действом.

— Это ты плитой придавил! Целый он был, а вот только что…

— Она дальше упиралась, не могло такого быть, — сурово проговорил Котиль.

— Нет, не-е-ет, — протянул мужчина и потряс головой. — Кто ты вообще такой… гляньте, серый весь, странный…

Подошла женщина средних лет, в домашнем халате, вся в слезах, с потёками туши под глазами.

— Господи, что это, а? — заголосила она, перекрестившись. Взглянув на Котиля, она умолкла и перекрестилась снова. Подбежал мальчик лет пяти, громко заревел и вцепился женщине в халат. Старик на траве застонал, страдальчески глядя в небо.

— Конец света, не иначе! — возвестила женщина, крепко прижав голову ребёнка к бедру. — Серый человек… я слышала, говорили о нём! — она уже с явным страхом взглянула на Котиля и потащила ребенка от греха подальше. — Антихрист!.. — прошептала она, постоянно оборачиваясь и не переставая креститься.

— Я помочь хотел, — вызверился Котиль.

— Это из-за него всё! — уже смелее запричитала женщина, отойдя подальше, но в глазах её стоял ужас. — Наделал делов… а теперь помочь!

— Всем, всем поможем! — заорал вдруг Кащей, подходя и азартно потирая руки, — мы спасатели, сейчас будем завалы разбирать…

— Крысы! А-а-а! — закричала женщина, увидев прильнувших к обломкам тварей, и отбежала в сторону. — Что это, конец света, не иначе… антихрист, крысы! Не надо нам вашей помощи! С такой помощью… прямо к чертям в пекло и угодишь!

Котиль спустился с груды разбитых панелей и медленно пошёл вдоль развалин. К руинам соседнего дома подъехала пожарная машина, оглашая воздух звуками сирены. Там, где раньше был первый подъезд, над грудами подымался густой дым, из завалов местами выбивались языки пламени. Котиль пошел туда, чувствуя, что крысы, стараясь меньше попадаться на глаза, следуют за ним. Сколько их, интересно? Сотня, тысяча? И чего хотят?

Натура Котиля раздвоилась, и это странное раздвоение, он чувствовал, сейчас было некстати. Он знал, хотя и не хотел в этом признаваться, чего хотят крысы, по крайней мере те из них, что были крупнее и темнее цветом. Он чувствовал — они с ним одной крови. Они серые, как и он, для жизни им, как и ему, нужны нужна грязь, дым пожарищ, тухлое мясо — всё то, что для обычных созданий, в первую очередь людей, смерть. А что же им, этим обычным людям, жизнь?

Они, переродившиеся крысы, подчинили и повели за собой рядовых обитателей подвалов. Теперь они собирают армию, чтобы отвоевать себе территорию, толику жизненного пространства в этом начавшем перерождаться мире. Они чувствуют в нём, сером человеке, вожака, потому что он умный, сильный и живучий. А умнее ли он этих бестий, осознающих всё на уровне чутья, сильнее ли бесчисленного множества неустрашимых воинов, более живуч ли он, чем эти гении выживания?

Он чувствовал некую ответственность перед хвостатой армией, семенящей вслед за ним. Он должен вести их, он не может не оправдать их ожиданий. Всё это словно внушала ему серая масса с блестевшими глазами, гипнотизируя его, и противостоять этому гипнозу было нелегко. Вместо людей, отвергших его, он обрёл поддержку подвальных тварей, вместо семьи, оттолкнувшей его, он породнился с крысами!