Запах гари - [37]

21

Уже стемнело, когда Котиль, швырнув в кусты незаряженное ружьё, добрался до окраины города. Он вышел из тайги в том месте, где недавно процветала забегаловка нефтяников, а теперь безжизненным уродцем чернел остов сгоревшего здания. Постройка сгорела, почернела почти вся, лишь западное крыло пестрело жёлтой плиткой, словно золотой зуб во рту постаревшей, чёрной цыганки. Здесь вечерами всегда было людно и шумно, а теперь стояла гнетущая тишина.

Котиль присмотрелся, прислушался. За горелыми развалинами, стыдливо прячась в сумерках, лежал город, отвергший его, превративший в изгоя и возжелавший его крови, как изголодавшийся хищник мяса. Он миновал заросли можжевельника, и, настороженно осматриваясь, пошёл к пепелищу. Здесь не должно быть людей, такие места отпугивают как старые, заброшенные, населенные привидениями кладбища. Необходимость прятаться угнетала его, и он снова закипал гневом, с силой сжимая кулаки — до чего довели его люди. Он хотел идти дальше, к жилым районам, но было еще недостаточно темно. Скорее всего, весь город уже оповещён об опасном преступнике, террористе, который убивает полицейских, взрывает цистерны с нефтью, нагло бросив вызов обществу. По серой физиономии, как по выжженному на лбу клейму, его узнают сразу, и начнётся увлекательная забава — травля экзотического зверя, не то человека, не то монстра, и попробуй этим людям докажи, что ты не верблюд. Присев на землю возле обожженной стены, выждав минут двадцать, не думая ни о чем конкретном, а лишь лелея в груди злобу, Котиль пошел дальше.

Он миновал двор, где до сих пор играли и от души хохотали дети, весело перекрикиваясь, и неспешно переговаривались женщины, умолкая при появлении незнакомца. Жизнь с появлением опасного террориста, думал Котиль, не изменилась ни на йоту, настолько никто не верил, что именно с ним может произойти что-то плохое. «А ведь вот он я — здесь! — с шальной радостью подумал он, поглядывая на людей, — здесь я…». Из окон домов шёл свет, и он старался обходить освещённые участки дворов, словно карантинные зоны, заражённые чумой. То, что он предпочитал тёмные закоулки, могло вызвать подозрение, но выбора у него не было. Сегодня он вышел победителем из схватки с полицейскими, и это добавляло ему уверенности. Он уже почти ненавидел людей, простых обывателей, безразличных к чужим проблемам, не желавших видеть дальше кормушки, свято блюдущих свое благоденствие.

В одном из дворов двое мужиков, которые не вязали лыка, о чем-то громко спорили. Они едва удерживались на ногах и безбожно матерились. Увидев Котиля, один из них, с трудом переставляя ноги, приблизился к нему и невнятно промычал:

— Слушай, братан, дай на секунду телефон, мне очень надо.

— Нет телефона, — сдержанно ответил Котиль.

— Чё ты врешь-то? — вызверился пьяный с нешуточной обидой в голосе, лицо его стало воплощенным укором, — у всех есть телефон!.

— У тебя ж нету, — спокойно ответил Котиль, и пьяный, не в силах вообразить, чем крыть железную логику, сотворил непонятный жест и вопросительно повернулся к товарищу.

— У меня нету, потому что я его пропил! — найдясь, наконец, с гордостью заявил он и широко воздел руку, словно указывая эпохальный путь целому народу. Опустив её на плечо Котилю, он утвердительно выдал: — И ты тоже пропил? Дай я тебя обниму!

Он полез обниматься, но Котиль решительно воспротивился.

— Пошли! — уверенно заявил пьяный и потянул Котиля за руку. — Пошли, выпьем, брат!..

— Нет, нет, мне надо идти.

— Куда, зачем? — ревел мужик на всю улицу, неподдельно недоумевая, куда это кому-то может приспичить идти, когда предлагают выпить, — да пошли ты их всех!

— Всё, мне пора, — твёрдо сказал Котиль и отцепил впившуюся в его плечо руку. Ему это начало надоедать.

— Никуда тебе не пора! — заявил пьяный. — Выпьешь с нами, потом иди хоть…

— Нет, я…

— Да ты чего? Выпить с нами брезгуешь? Да я тебе…

Он вцепился Котилю в воротник, вплотную приблизив лицо с налитыми кровью глазами. Котиль легко вывернул ему руку, и тот вскрикнул от боли. Тут подоспел его товарищ и стал оттаскивать его, уговаривая.

— Какие мы гордые! — не унимался пьяный. — Но нам на вашу гордость… с самой высокой колокольни! Ты понял или нет?

Он орал ещё что-то, пересыпая откровения матом, но Котиль не слушал. Миновав угол своего дома, он во дворе различил фигуры людей. Здесь его могли узнать и в темноте, и ему пришлось довольно долго ждать, слоняясь под высаженными у торца здания вишнями. Когда, наконец, во дворе обезлюднело, он вышел к детской площадке и посмотрел на окна.

На его кухне был включен свет, и он обрадовался этому. Он не задумывался, что делать, если бы никого не оказалось дома. Еще раз осмотревшись и прислушавшись, стараясь не создавать лишнего шума, он вошёл в подъезд.

А если это засада, подумал он, и отвратительное чувство нерешительности начало пить кровь из сердца. Включили бы они в таком случае свет? Скорее всего, да, чтобы обмануть его бдительность, сымитировав обстановку обыденности и спокойствия. Несколько секунд он стоял на ступеньках первого этажа, не в силах решить, что предпринять, идти или нет. Чутьё почему-то оставило его, и он ощущал в груди странную то ли пустоту, то ли вообще что-то до сих пор не испытанное. Воображение, не повинуясь ему, рисовало одну картину хуже другой: в квартире засада, вооружённый автоматами спецназ станет стрелять, против пуль не поможет его сверхъестественная сила, и его ждет бесславный конец в собственном доме, несмотря на неутолённую жажду справедливости. Он не боялся умереть, не слишком задумываясь об этом, но мысль, что они могут одержать верх, вызывала в нём прилив бешенства.