Запах гари - [12]
Он слегка нажал на закрученную руку, и полицейский закричал от боли.
— Нет меня, понял ты, дурак, нет вообще, для вас всех нету! Был — да весь вышел! Я же жалею вас! Будете преследовать — убью всех!
Он хотел было врезать ему по голове, и уже поднял руку, но передумал. Отпустив жертву, он взлетел по деревянной лестнице на крышу и побежал в другой конец дома.
11
Лето выдалось тёплым для этих широт, но уже к вечеру, когда солнце потускнело, потеряло силу и клонилось к закату, как голова усталого работника к своему ложу, в воздухе ощущалась прохлада. Город затихал, машин на улицах стало меньше, все прятали их по норам — гаражам и стоянкам, свои механические сокровища. После этого люди сами прятались по норам, запирали двери на хитроумные замки, набивали желудки честно или не совсем заработанной едой; отгораживались от мира тьмы, мира изгоев, мира проклявших общественные условности людей.
Котиль брёл по окраине города, мимо облезших панелей девятиэтажек, желая, чтобы солнце побыстрее опустилось за горизонт. Ребенок лет пяти, с пластмассовой лопаткой, вымазанной песком, с ошарашенным видом какое-то время смотрел на него. Насмотревшись, он с криком: «Мама, мама, смотри — какой дядя!», — со всех ног бросился к курившей неподалеку мамаше.
Котиль отвернулся и ускорил шаг, чтобы никто не видел его серого, как асфальт, лица. С очередной волной горечи осознавал он свою отверженность. Хотя тут же он одернул себя — он давно уже отстранился от мира этих людей, а теперь это отстранение лишь перешло в физическую фазу. Кроме этого он с тревогой чувствовал упадок сил. Того сказочного подъема, наполненности энергией, ощущения крепости во всем теле, что переполняло его во время погони, когда он голыми руками сокрушал замки и двери, преграждавшие путь к свободе, уже не было. Дышать ему стало тяжелее, как альпинисту, взошедшему к белоснежным шапкам горных вершин. Он чувствовал, что к вечеру в атмосфере города падала концентрация угарного газа, выделяемого тысячами автомобилей. Он знал, куда ему идти, и это знание добавляло душевных мук.
Буровая. Там всегда стоял запах свежей нефти, запах переработанной нефти, запах отходов, запах газа. Запах всего того, без чего он по воле то ли злого случая, то ли не менее злых людей теперь не мог жить. И он, и желая этого, и отвергая, брел в сторону блиставших на фоне потемневшего неба огней сжигаемого попутного газа.
Он чувствовал голод и жажду и знал, что обычная человеческая пища теперь ему не годится. Всё, чем теперь будет он жить, что принимать внутрь, чем дышать, должно содержать углеводороды. Это проклятое соединение, которое изуродовало мир, изменило его до неузнаваемости, убило сотни видов живых существ, присадило человечество на развращающую иглу готового источника энергии. Не надо шевелить мозгами, изобретая что-то новое; качай готовенькое и задыхайся в чаду собственных испражнений.
Стемнело, и на небе появились едва заметные сквозь грязную атмосферу точки звезд. Котиль услышал веселые выкрики и громкий говор, ближе к дороге, которая вела к буровой. Он вспомнил о забегаловке, не закрывавшейся всю ночь и особенно любимой нефтяниками. До самого утра здесь гремела веселая музыка и водка текла рекой, пропивались последние деньги и гуляки валились с ног в кутерьме бесшабашных танцев, предавались плотским утехам и доводили себя до белой горячки. Котиля смутным движением души потянуло к этому месту, хотя он, гонимый, наверняка объявленный в розыск, должен был избегать людей.
То ли голод, то ли медленно прораставшее, как зерно пшеницы, чувство родства с этими людьми, которые дурманом глушили неудовлетворенность жизнью, убивали остатки детской мечты, которая мешала жить, маялось в сердце Котиля. Он шел, поёживаясь от озноба в одной футболке, в направлении слабо мерцавшей примитивной вывески. У входа в забегаловку стояли трое, покачиваясь от опьянения, что-то доказывали и старались перекричать друг друга, через слово используя мат. Чуть поодаль возле стены перегнулся пополам четвёртый, с душераздирающими звуками извергая из себя всё, что вместилось в желудок, но оказалось чрезмерным. Неподалеку в темноте едва виднелась ещё тень, и Котиль не заметил бы её, если бы краем уха не услышал едва пробивавшиеся сквозь грязную ругань и хрипы звуки слабого голоса. Монотонно и жалобно кто-то твердил: «Купите мешочек, купите кто-нибудь мешочек». Присмотревшись, Котиль понял, что это пожилая женщина, которая держала в руках белые мешочки. Скорее всего, она сама их пошила и теперь пыталась продать. Никто не обращал на неё внимания, но она не прекращала попыток, голос её не менялся, не выражая ни отчаяния, ни радости. Котиль толкнул дверь и вошёл внутрь.
В полумраке гремела музыка, стоял плотный сигаретный чад, как дым на серьезном пожаре, чему Котиль обрадовался — меньше будут обращать внимания на цвет его кожи. Народу сидело много, большая часть была пьяна. Из дальнего угла, с трудом прорезая вывихи популярной музыки, доносился женский смех. Котиль уселся за деревянный стол, на деревянную длинную лавку. Всё было крепким и добротным, предназначенным выдерживать любые вывихи буйной фантазии, которые порождались воздействием изрядных доз спиртного.
Если у тебя есть желание зарабатывать — это хорошо. Но если от тебя требуют этого неизвестные, давя могуществом и выставляя странные условия, то это вызывает как минимум желание противодействовать. А что делать, если в противовес этому желанию выкрадывают малолетнего сына, присылают его отрезанный палец, а в следующий раз обещают прислать руку?…
Загрязненная атмосфера Орд Мантелла отбросила чудные оттенки по ее поверхности, когда солнце предрекло начало очередного мрачного дня. Черное судно медленно опустилось с небес и приземлилось в полуразрушенном доке. Из корабля – кореллианского транспортника – выдвинулся трап, и сошел одинокий пассажир. Небольшая кучка местных проявила интерес, но одного быстрого, преисполненного угрозы взгляда хватило, чтобы спугнуть их. Это была отнюдь не необычная реакция на Сайфера Боса, пользующегося дурной славой охотника за наградой.
При упоминании о легендарных драконах, бывших, предположительно, в четыре или пять раз больше, чем самые старые банты, несколько посетителей крохотной таверны удаленной заставы притихли. Большинство их отмахнулось от заявления мон-каламари, пробурчав, что тот напился или же хватил солнечный удар – а то и все сразу. Но кое-кто навострил уши, как сделали то двое в плащах в конце кантины. Едва заслышав слово «крайт», Даск Мистфлаер распахнула свое пустынное одеяние,...
Империя узнает, что у Альянса Повстанцев есть голокрон, в котором содержатся имена всех агентов и друзей повстанцев в Империи. Дарт Вейдер поручает инквизитору любой ценой достать этот голокрон. Повстанцы же отправляют своего агента вернуть голокрон на главную базу.
В разгар Войн Клонов мастер-джедай Йода вновь должен встретиться с одним из величайших своих противников — графом Дуку…Яростные Войны клонов довели Республику до грани катастрофы. В ходе жестокой битвы одному из рыцарей-джедаев сохранили жизнь, чтобы он мог доставить на Корускант послание на имя Йоды. По-видимому, Дуку хочет мира и требует встречи. Маловероятно, что вероломный граф искренен, но на кону миллионы жизней, и у Йоды нет выбора.Встреча состоится на планете Вжун, пропитанной темной стороной. Более трудной задачи нельзя и представить.
Дилогия, изображающая период Войн клонов не то чтобы с неожиданной, но все же с довольно непривычной стороны. Главными героями стали не джедаи, не солдаты и не наёмники, а обычные, в общем-то, врачи, разворачивающие свои передвижные госпитали прямо в зоне боевых действий.Хирург, маскирующий своё отчаяние за едкими остротами; врач-забрак, который глядит в лицо смерти с высоко поднятой головой, изливая чувства в прекрасной музыке; медсестра, увлеченная работой, а также доктором-коллегой; падаван-целитель, впервые посланная на задание без учителя… Все они — крохотная бригада полевых врачей, отправленная на на отдалённую, хотя и довольно важную планету Дронгар, где кипит бой за обладание бесценным лечебным растением, а мед-эвакуаторы непрерывно подвозят раненых бойцов — как клонов, так и обычных солдат.И пока одни сражаются за жизни выживших, другие втихую наживаются на войне — как с помощью операций на черном рынке, так и манипулируя ходом самих сражений.
