Западный национализм и восточный национализм: есть ли между ними разница? - [4]
Если мы обратимся к Азии, то обнаружим огромное множество попыток реализации лингвистического национализма, которые обладают высокой ценностью в плане сравнительного исследования. Само это разнообразие указывает на трудности в обосновании единой азиатской формы национализма. Правители Мэйдзи следовали за Парижем, когда пытались навязать токийскую речь остальным частям страны и свести все остальные формы до уровня диалектов. В то же самое время речь жителей Кюсю была непонятной для населения Хонсю и Рюкю. Нам известны процессы, посредством которых кантонский, гань, хакка (самостоятельные языки, связанные между собой так же, как румынский, итальянский и испанский) были сведены до уровня диалектов нового национального языка — мандаринского. В Таиланде бангкокский тайский стал господствовать над диалектами севера, северо-востока и юга страны, которые обычно не понимали жители Бангкока.
Два замечательных гибридных случая дают нам Вьетнам и Индонезия. В первом случае французские колониалисты были настроены на разрушение культуры китайского мандаринского стиля, романизируя вьетнамцев при помощи школ и поддержки издательств. В 1920-1930-х вьетнамские националисты признали эту революцию и продолжили ее, создав базу для массовой грамотности среди вьетнамцев, но в то же время они лишились связей с литературной традицией прошлого, основанной на китайском языке. В Нидерландской Ост-Индии колониальное правительство, сомневавшееся во всемирной ценности голландского языка и слишком скупое для того, чтобы тратить деньги на его распространение в огромном архипелаге, работало при помощи стандартизованной формы lingua franca островов — малайского языка. К концу 1920-х индонезийские националисты решили, что этот язык, ныне называемый индонезийским, является подлинным национальным языком; после этого множество больших языков, вроде яванского, сунданского, мадурского и бугинского, стало простыми региональными языками, хотя они в большинстве своем старше малайского, а у некоторых литературные традиции значительно глубже малайских.
Индия и Филиппины потерпели неудачу в создании общепринятого национального языка и национальной элиты. Сильная англоязычная — и националистическая — литературная культура существует и в Индии, и на Филиппинах; она прекрасно уживается со столь же сильными культурами хинди, бенгали, тамильского, тагальского и себуанского языков. Старый Пакистан раскололся на две части после запрета в Карачи бенгальского языка, что послужило тогда стимулом для лингвистического национализма в Бангладеш, — все это очень походит на более ранние лингвистические национализмы в Греции, Норвегии и Старой Чехословакии. Новейшее государство-нация в Азии, Восточный Тимор, в котором, несмотря на его небольшие размеры, проживает более двадцати этнолингвистических групп, избрало в качестве государственного языка португальский, а в качестве национального языка — lingua franca — тетунский язык.
Слишком сложно сегодня говорить о том, что индийский национализм менее важен, чем китайский; восточнотиморский — чем тайский; индонезийский — чем японский; или тайваньский — чем корейский. Если спросят, почему так происходит, особенно сегодня, то объяснить это невозможно без размышлений о роли электронных средств массовой информации, которые теперь оказывают на большинство людей значительно большее влияние, нежели печать, праматерь национализма. Телевидение может мгновенно передавать образы и символы на самых различных языках даже едва грамотным и самым юным зрителям. Кроме того, все больше людей привыкают использовать различные языки в различных контекстах, и это никак не влияет на изменение их национальной идентификации. Можно даже утверждать, как я это сделал в ином контексте, что электронные средства связи, в сочетании с громадными миграциями, вызванными существующей мировой экономической системой, породили опасную новую форму национализма, которую я назвал "удаленным национализмом": национализм, который больше не зависит, как это было в прежние времена, от проживания на территории родной страны. Некоторые наиболее страстные сикхские националисты — австралийцы; хорватские националисты — канадцы; алжирские националисты — французы; китайские — американцы. Интернет, электронные банковские расчеты и дешевизна международных путешествий позволяют таким людям серьезно влиять на политику той страны, в которой они родились, даже если они больше не собираются в ней жить. Это одно из основных иронических последствий процессов, обычно называемых глобализацией; оно позволяет нам утверждать, что сколько-нибудь четкого и ясного различия между азиатским и европейским национализмом провести невозможно.
Перевод с английского Артема Смирнова.
Источник: "Русский Журнал", 19 декабря 2001 г.
В очередную книгу большой серии «Публикации ЦФС» (малая серия «CONDITIO HUMANA») мы включили широко известное исследование Б. Андерсона, посвященное распространению национализма в современном мире. Своеобразие трактовки автором ключевых понятий «нации» и «национализма» заключается в глубоком социально-антропологическом подходе к их анализу. При этом автор учитывает социально-политический и исторический контекст формирования феномена национализма.Книга предназначена для социологов, политологов, социальных психологов, философов и всех изучающих эти дисциплины.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».
Зона Персидского залива переживает головокружительно быстрые и болезненные перемены. Конфликтный потенциал в этом непростом регионе достаточно высок, в него вовлечены главные мировые державы и местные родоплеменные объединения, разведывательные службы и таинственные религиозные общины. Усилиями Вашингтона, Парижа, Лондона и Москвы регион настолько милитаризован, страсти настолько накалены, что никто не предскажет для него спокойного развития событий. Здесь Вашингтон в лице Тегерана нашел серьезного оппонента, который проводит свою политику, чем вызывает большое неудовольствие в США.