Западный Берлин и советская дипломатия (1963–1969 гг.) - [12]
Показательно еще одно сообщение ДПА из Западного Берлина от 23 января. «Один советский дипломат, — говорилось в сообщении, — вернул … обе памятные записки, которые были преданы советской стороне … Как сообщило берлинское ведомство печати и информации, советский дипломат предал эти записки одному из сотрудников правящего бургомистра[89]. Сообщают, что этот сотрудник подтвердил советскому дипломату, что при неофициальных переговорах, проводившихся при подготовке к запланированной встрече, никогда не шла речь о желании советского премьер-министра. Скорее была установлена обоюдная готовность встретиться между правящим бургомистром и главой правительства СССР»[90].
Печать ФРГ и Западного Берлина в вопросе о срыве встречи Брандта с Хрущевым разделилась на два лагеря, один из которых одобрял планы правящего бургомистра, а другой резко осуждал их. При этом почти все газеты выражали сожаление, что по этому вопросу открыто проявились серьезные внутренние разногласия в сенате и городской палате депутатов.
Резко осудила позицию противников встречи «Франкфуртер Рундшау». «То, что теперь многими празднуется как победа верности принципам и стойкости, — подчеркивала газета, — явилось безобразным позором для немецкой политики … О Хрущеве можно думать что угодно, но в Берлине ему принадлежит решающее слово… Беседа с ним, конечно, не принесла бы чуда. Может быть она закончилась бы совершенно безрезультатно. Однако ответственный немецкий политик в Берлине не может упускать возможность рассказать руководителю советской политики о заботах и аргументах берлинцев»[91].
Не менее резко выступила и «Шпандауэр Фольксблатт». В комментарии, озаглавленном «Непостижимо!», газета писала: «Если нет никаких сомнений в том, что как союзники, так и федеральный канцлер не имели возражений против встречи правящего бургомистра с Никитой Хрущевым, если правильно, что только отсутствие политического чутья у некоторых членов западноберлинского сената — деятелей ХДС воспрепятствовало встрече, то это является сумасшествием, равного которому нет во всей послевоенной истории нашего города. Совершенно ясно одно: сегодня при наличии стены и учитывая начало абсолютно нового политического периода после кубинского кризиса следовало бы использовать всякую попытку вступить в переговоры»[92].
Вместе с тем близкая к правительству ФРГ «Франкфуртер Альгемайне» стремилась убедить читателей в том, что «Западный Берлин не потерпел никакого ущерба от того, что беседа Хрущева и Брандта не состоялась из-за возражений берлинских партнеров Брандта по коалиции». Газета утверждала, что глава Советского правительства не мог сказать Брандту ничего нового[93].
Против встречи выступала также «Ди Вельт». «Беседе с Брандтом, — писала газета, — Хрущев легко мог придать опасный акцент. Он мог бы счесть уступкой то, что отныне Берлин в качестве малого третьего германского государства ищет прямых отношений с Советским Союзом и таким образом сам хочет приспособиться к советской теории о трех (германских — Р. Д.) государствах»[94].
Что касается советских средств массовой информации, то они практически обошли молчанием вопрос о готовившейся, но несостоявшейся встрече. Конечно, из ее срыва можно было бы извлечь определенные дивиденды, обвинив ХДС в действиях, направленных против разрядки напряженности. Но нежелание советского руководства обострять обстановку вокруг Западного Берлина перевесило. Здесь наступало определенное успокоение, соответствовавшее духу намечавшегося большого советско-американского диалога.
Результатом этих событий стало то, что предвыборная кампания 1963 г. по февральским выборам городской палаты депутатов Западного Берлина прошла не столько под антигедеэровскими лозунгами, как это бывало раньше, сколько под знаком событий, связанных со срывом встречи Брандта с Хрущевым. ХДС, виновный в срыве этой встречи, потерпел серьезное поражение, а СвДП вошла в палату депутатов и образовала правительственную коалицию с СДПГ. Брандт, возглавивший новый сенат, получил значительно большую свободу действий как в Западном Берлине, так и на федеральном уровне.
1.3. Временное затишье — предвестник перемен
На развитие обстановки вокруг Западного Берлина большое влияние оказал карибский кризис, разразившийся осенью 1962 г. и поставивший мир на грань войны. Хрущев недооценил Кеннеди. Молодой американский президент внушал ему чувство уважения, однако казался «чересчур интеллигентным», то есть не способным принимать твердые решения в критических ситуациях. Это была серьезная ошибка, в чем Хрущев и убедился в тревожные осенние дни 1962 г[95]. Кризис закончился компромиссом: советские ракеты были выведены с Кубы, а США дали гарантии ненападения на «остров свободы» и убрали свои ракеты средней дальности из Италии и Турции.
Однако западные державы, прежде всего США, толковали исход карибского кризиса как поражение СССР и советское отступление. В связи с этим они делали вывод о том, что «в ближайшее время Советский Союз не пойдет на какие-либо шаги в германском вопросе»[96].
Такое представление западных держав о позиции СССР еще более усилила речь Н. С. Хрущева на VI съезде СЕПТ в январе 1963 г. Повторение штампов и стереотипов, многократно использованных им и другими советскими руководителями в предыдущие месяцы, ничего в этом плане не меняло. Речь Хрущева, по мнению советского посольства в ГДР, была расценена на Западе как «показатель того, что Советский Союз после закрытия границы с Западным Берлином, по-видимому, удовлетворен достигнутыми в этом отношении результатами и не будет выступать в ближайшее время с какой-то новой инициативой»
