Западные славяне и Киевская Русь в X-XI вв. - [11]

На период 965—986 гг., в течение которого с чешской помощью раннефеодальная Польша вела упорную борьбу на Западном Поморье, стремясь стать твердой ногою на Балтийском море, приходятся крупные совместные чешско-польские акции, приведшие к активному вмешательству западнославянских государств в политическую жизнь Германской империи.

В эти же годы, как это определенно засвидетельствовано источниками, Чехия играла важную роль в христианизации Польши и в связи с этим в развитии раннесредневековой польской культуры5. Вышеотмеченные факты являются важным показателем крупной исторической значимости именно этого времени в развитии средневековых польско-чешских отношений. Тем самым вполне оправдывается и специальный интерес к нему со стороны исследователя. К тому же нельзя забывать, что эпоха 965—986 гг. была, как в целом справедливо подчеркивает К. Малечинский6, “единственным моментом до 1420 г. существования польско-чешского союза, продиктованного взаимными интересами и общими целями”.

В настоящей главе автор ставит своей задачей подвести итоги предшествующего исследования польско-чешского союза 60—80-х годов X в. и, поскольку это окажется необходимым, продолжить его, проводя свой анализ польско-чешских политических отношений в тесной связи с изучением чрезвычайно интересной и достаточно сложной картины международной жизни Центральной Европы того времени, в которой столь важную роль играла восточная экспансия германских феодалов.

*    *    *

Первые бесспорные письменные свидетельства о Великопольском государстве, относящиеся к самым начальным годам правления Мешко I из рода Пястов (960—992 гг.), вполне определенно рисуют нам это западнославянское политическое образование ориентированным на Запад. Подробности, связанные с активной западной политикой польского князя, сообщают нам источники германского происхождения, показательно, однако, и свидетельство арабского путешественника еврея Ибрагима ибн Якуба из Испании, посетившего около 966 г. с торгово-дипломатическими целями, как полагают в качестве посла кордовского халифа, двор германского императора Оттона I, побывавшего в Чехии и Бодрицком княжестве и на основании довольно широкого круга информации описавшего тогдашнее международное положение Польши7,

Вот что он пишет в своей “Записке о путешествии в славянские страны” относительно Древнепольского государства: “А что касается страны Мешко, то она — самая обширная из их (т. е. славянских) стран”. Далее в “Записке” сообщается о дружине Мешко: “Имеет он три тысячи панцирных воинов, (разделенных на) отряды, а сотня их стоит десяти сотен других (воинов)”, о границах монархии Пястов: “С Мешко соседствует на востоке Русь, а на севере Бурус” (т. е. пруссы). И лишь после описания обычаев и страны пруссов, пе-

реходя к характеристике славянского народа, “называемого Вельтаба”, Ибрагим ибн Якуб приводит следующие очень важные сведения об этом народе и его отношениях с Мешко I: “Живет он в борах, находящихся в пределах страны Мешко8 с той стороны, которая близка к западу и части севера. Владеют они сильным го-родом.над океаном (т. е. Балтийским морем), который имеет двенадцать ворот... Воюют они с Мешко, а их военная сила велика”9. Буквально каждое из этих сообщений “Записки” Ибрагима ибн Якуба находит себе подтверждение в других источниках, безотносительно от того, идет ли речь о славном и могущественном городе Волине в устье Одры, или о тяжелых войнах Древ-непольского государства с волинянами и их союзниками лютичами, или, наконец, о силе и значении поднимающегося Древнепольского государства в Центральной и Восточной Европе. Здесь, пожалуй, уместно было бы напомнить красочную характеристику, данную Волину немецким хронистом XI в. Адамом Бременским, бывшим для своего времени не только широко образованным человеком, но и лицом, прекрасно осведомленным в делах полабо-прибалтийского славянства. Вот его слова: “Это действительно величайший из городов в Европе. Населяют его славяне вместе с другими народами — греками 10 и варварами; приезжие саксы тоже получают право на жительство, лишь бы только, находясь там, не проявляли признаков своего христианства. Есть там морской маяк, который местные жители называют греческим огнем”11.

Что касается длительных и кровопролитных войн с волинянами и входившими в состав лютического союза ратарями, то довольно яркую картину их рисует современный событиям источник “Деяния саксов” корвей-ского монаха Видукинда (ок. 925 —ок. 980 гг.), сообщающий о польско-лютических, далеко не всегда удачных для польской стороны столкновениях 963—967 гг.12

Сведения этого саксонского хрониста представляют особый интерес не только потому, что свое сочинение он писал в 967—968 гг. и дополнял в 973 г., т. е. по свежим следам рассматриваемых событий, но и потому, что события эти излагаются им в тесной связи с явлениями внутреннего и внешне-политического развития Германской империи13.

Поэтому столь важное значение имеет и факт близости оценок международного значения Древнепольского государства в его хронике и в “Записке” Ибрагима ибн Якуба. Видукинд, правда, не дает общей оценки военных сил, находившихся в распоряжении польского князя, ни тем более общей характеристики его страны. Показательно, однако, другое обстоятельство: впервые под 963 г., упоминая в своих “Деяниях” польского князя, корвейский монах называет его “rex Misaca” (король Мешко) 14, т. е. наделяет его титулом, на который он по средневековым понятиям не имел права, не будучи коронованным монархом 15. Факт действительно примечательный, особенно если учесть, что, за исключением польского и чешского монархов (Болеслава Чешского Видукинд тоже именует королем) 16, другие западнославянские князья ни разу не выступают у него с такими титулами, даже очень сильные в то время князья бодричей рассматриваются им всего только как subreguli (подкорольки). Короче говоря, Мешко I в глазах саксонского хрониста, отражавшего настроения саксонского придворного окружения германского императора Оттона I, являлся самостоятельным, суверенным в средневековом смысле этого слова монархом и, следовательно, в своих отношениях с Империей не мог трактоваться как некий независимый данник, а скорее как сильный и важный союзник германского императора, хотя и более низкого ранга 17. Такому решению вопроса нисколько не противоречит употребление Видукиндом второго титула для польского князя — “amieus imperatoris” (“(друг императора”) 18, ибо как в римской, так и в каролингской традиции титул этот означал прежде всего императорского союзника, политический вес и значение которого зависели прежде всего от собственных его сил и возможностей 1Э. В данном случае, судя и по словам самого Видукинда и по словам Ибрагима ибн Якуба, пользовавшегося политической информацией, исходившей от двора императора Отгона I, речь могла идти, разумеется, только о сильном, политически самостоятельном союзнике.