Западня - [112]

— Ты еще здесь? Что делаешь?

— Много работы, Петр Петрович, — привстала Тоня.

Он мельком взглянул на записи в амбарной книге.

— Пустым занимаешься делом!.. — Постоял в трудном раздумье, тяжко вздохнул. — Посиди. Схожу к начальству.

И все же не забыл выпустить язычок замка и прихлопнуть дверь.

«А что, если я уйду?» — подумала Тоня, понимая, что, как только она сейчас закроет форточку, возникнет цепь событий, которые она уже не сможет контролировать.

Нет, если она уйдет, это будет равносильно провалу. Корабельников наверняка обвинит ее в сговоре. «Терпи, Тонька», — сказала она себе и захлопнула форточку.

Она приготовилась ждать, но не прошло и двух минут, как послышались в коридоре быстрые шаги нескольких человек, кто-то, очевидно, остался для наблюдения, а в приемную вошли трое: Бирюков и двое незнакомых парней.

— Быстро! Быстро!.. — скомандовал Бирюков.

Один из парней выхватил из-за пазухи ломик и вогнал его между дверьми. Раздался треск, и дверь отскочила.

— Действуй! — строго крикнул Бирюков второму парню, с черными усиками.

Тот быстро связал Тоню и воткнул ей в рот кляп. Она не знала, сколько прошло времени. От волнения все, что происходило вокруг, теряло очертания, как бы растворялось в тумане.

Очнулась оттого, что ее кто-то сильно тряс за плечи, потом выплыло чье-то лицо. Сначала она не могла понять, чье оно, и вдруг разом, словно ее ударило током, сознание включилось, и она поняла, что лежит на полу, а над ней испуганное лицо Корабельникова.

— Жива?

— Жива, — прошептала Тоня.

— Подняться можешь?

Он помог Тоне подняться, ввел ее в кабинет, положил на диван, а сам присел рядом.

Полуприкрыв глаза, Тоня наблюдала за ним, стараясь понять, удалось ли Бирюкову, завладеть аусвайсами.

— Ты их знаешь? — вдруг спросил Корабельников.

Тоня молчала.

Он поднялся, подошел к занавешенному окну, постоял и вернулся назад.

— Какие дураки! — сказал он досадливо. — Столько дел натворили, а с завтрашнего дня форма пропусков меняется… — Он вынул платок и приложил его ко лбу Тони. — Компресс поможет…

Тоня тихо застонала, выигрывая время и стараясь понять, что он предпримет.

Он смочил платок холодной водой из графина и снова приложил ей ко лбу.

— Слушай, Тоня, — он впервые назвал ее по имени, — ты сейчас пойдешь домой, но ни одному человеку не проговоришься о том, что здесь произошло… Открой глаза!

Она открыла.

— Сядь.

Сделав усилие, она присела и, пораженная, на несколько мгновений забыла о том, что и ее голову не пощадили. Только сейчас она рассмотрела, что у Корабельникова окровавлены скулы, почти начисто оторван ворот рубашки, а пиджак лопнул на спине. Видимо, ему досталось крепко.

— Петр Петрович! — сказала она. — Надо заявить!..

Он поднял кулак и потряс им перед ее лицом:

— Я тебе заявлю!.. Молчи!.. И никому ни слова… Даже Марии Семеновне! Понятно?..

— Понятно.

— А если проговоришься, знай — это будет твоим концом… Иди!.. Ну, иди, говорю!.. Завтра на работу не опаздывай.

Тоня шла темной дорогой к выходу из порта, потрясенная неожиданным открытием: Корабельников не хочет предавать напавших на него. Почему?.. Кто он?.. На что он намекал? Неужели он подозревает, что она связана с подпольем?

Сейчас так был бы необходим Федор Михайлович с его добрым и острым умом…

Глава девятая

Молчание Дауме не означало, что он бездействует. Трижды он посылал своих агентов в катакомбы. Двое исчезли, а третий, особенно хорошо подготовленный, сумел выдать себя за парашютиста, направляющегося для связи штаба Третьего Украинского фронта с катакомбами.

Он разговаривал с командиром партизанского соединения и даже сумел добыть документ, в котором указан состав отряда и количество оружия. Однако при внимательном изучении в гестапо пришли к заключению, что к парашютисту отнеслись с недоверием и сводка составлена с целью дезинформации. Так или иначе, но агент подтвердил, что из случайных, подслушанных разговоров можно сделать вывод, что Фолькенец все же находится в катакомбах. Но как его оттуда вызволить? Он пытался связаться с теми, кто был переодет в красноармейскую форму и находился в катакомбах, но это не удалось.

К Тоне Дауме потерял всякий интерес: как агент она кончилась в момент бегства из катакомб. Конечно, она принесла важные сведения, но зато себя саморазоблачила. О том, что она поступила в порт и бегает с причала на причал, разнося пакеты, он знал и удивлялся тому, что ее так долго не ликвидируют люди из катакомб. А ведь у них связь с портом налажена.

С каждым днем напряжение в Одессе нарастает. Слухи просачиваются сквозь, казалось бы, самые надежные заслоны. На Дерибасовской закрываются рестораны и магазины. Поездами, через Кишинев на Бухарест и дальше, спешат уехать те, кто только недавно, казалось, уже надежно держал в своих руках бразды правления. А в то же время тысячи горожан целыми семьями уходят в катакомбы, присоединяясь к партизанам.

На совещании у начальника гестапо Гесслера Дауме получил серьезный выговор за бездействие. Необходимо срочно блокировать катакомбы, завалить шахты, через которые поступает воздух, взорвать выходы! Пусть все, кто там находится, погибнут.

А как же быть с Фолькенецем? На этот вопрос Дауме получил недвусмысленный ответ. Гесслер пробурчал, что, конечно, его волнует судьба полковника, но обстоятельства требуют принятия чрезвычайных мер.