Западня - [5]

Паша Дядковский закурил, свесившись за окно, остальные все не могли прийти к соглашению, потому что каждый спешил рассказать, как он во что-то там играл и непременно выигрывал. И тут в дверях вдруг образовалась наша классная в трикотажном костюме для сна и с дурацкой косынкой на голове. Мы, конечно, поскорее приняли вид «честные лица, открытые ладони», чтобы про нас ничего не подумали, Паша едва не выпал за окно и натужно закашлялся. Классная выразительно понюхала воздух и вдруг сказала, выцепив меня взглядом:

– Богдана, на минуточку.

Валерка вскочил на ноги, освобождая мне проход, Дятлов соизволил открыть глаза и проводил меня наконец заинтересованным взглядом. Я вышла, недоумевая, и тут же с порога увидела… свою мать. Она стояла в паре метров от номера, бледная, с запавшими глазами. Я не могла поверить, что мать после нашего созвона и разговора с классной бросилась в машину и проделала шестичасовой путь по незнакомой ей дороге. Классная куда-то испарилась, а мать проговорила голосом ровным, подчеркнуто лишенным всяческих эмоций:

– Дана, ты можешь еще посидеть с ребятами сколько захочешь, а потом приходи в номер двести тринадцать. Вот, возьми. – Она протянула мне пластиковую карту, которую я машинально стиснула пальцами. – Только, пожалуйста, не задерживайся, дочка. Я очень устала, но не лягу, пока тебя не дождусь.

Пару мгновений я ошалело взирала на мать, а потом крутанулась на пятках и молча зашагала к лифту – номер двести тринадцать согласно здешней нумерации находился на втором этаже. Рюкзак с моими вещами, которые я не успела разобрать, слегка завалился на бок в изножье уже другой кровати, даже захотелось обнять его, как друга по несчастью, – оба мы с ним бесправные. Плюхнувшись на покрывало лицом к стене, я набрала сообщение Кимке, она ведь неуемная, еще бросится искать меня по всему городу:

«Не поверишь, но мать уже тут. Сняла для нас номер. Так что бывший наш весь твой. Приглашай Вила и оттянись за нас обеих».

После этого мобильник я сразу отключила, не хотела никаких расспросов, тем более сочувствия. В полном молчании, словно семейка глухонемых, мы по очереди приняли душ и улеглись по кроватям, а утром я вскочила на рассвете и начала собираться – давала таким образом понять матери, что хочу убраться из отеля как можно скорее, чтобы, упаси бог, не попасться на глаза нашим.

– Если хочешь, можем устроить свою экскурсию по городу или по окрестностям, раз уж мы все равно тут, – уже в машине сказала мать. – Даже экскурсионный тур еще не поздно купить.

Ага, давайте теперь поиздеваемся надо мной! Я резко мотнула головой: домой, и точка. И больше за всю дорогу слова не произнесла, хотя мать пыталась всеми силами делать вид, будто не замечает бойкота: подпевала каким-то дурацким песенкам, что-то рассказывала, комментировала пейзаж за окнами машины.

Бойкот мой длился еще некоторое время и закончился вместе с карманными деньгами, а это случилось скоро, хоть классная и вернула мне часть экскурсионных. Мать без слов достала из кошелька требуемую сумму, сказала ласково и как-то непривычно просительно:

– Ну хватит уже дуться, Данка. Вот исполнится тебе восемнадцать, и наверстаешь, везде еще поездишь. Обещаю, что на новогодние праздники после твоего дня рождения сама куплю вам с Линой путевки куда только пожелаете.

Я крепче сжала зубы, чтобы не начать по новой задавать вопросы, на которые все равно не получу ответа. Ладно, подожду, я терпеливая.

Сейчас середина сентября, а день рождения у меня первого января, всего ничего осталось до восемнадцати. Даже интересно, сдержит мать слово или еще что-то придумает. Правда, в самом начале учебного года я уже устроила ей очередную проверку. В тот день мы закатили вроде как девичник после уроков – пять девчонок завалились в гости к нашей однокласснице Катьке Косакуровой, чтобы в спокойной обстановке поделиться летними впечатлениями. По ходу выяснилось, что Катькины родители в отъезде, так что мы расслабились, разоткровенничались, особенно когда Катюха угостила нас каким-то ликером из родительского бара. Потом понемногу все разошлись, убежала моя Кимка, сказав, что ее ждут дела, – знаю я имя и фамилию этих дел! Тут я как-то размякла от ликера – еще бы, с моим домоседством закалки никакой! – и нажаловалась Катьке на свою судьбу, впервые рассказала кому-то, кроме Кимки, про странный запрет, – до этого отделывалась туманной репликой «домашние проблемы». К концу рассказа уже вовсю утирала слезы жалости к себе, а маленькая, решительная Катька смотрела на меня потрясенными глазами. Потом подвела итог:

– Слушай, Данка, ну это как-то странно. Не люблю судить поступки взрослых людей, но твоя мама несправедливо с тобой обходится. Да еще без указания нормальной причины. Не думаю, что в восемнадцать лет она даст тебе свободу.

– Ну, она же обещала, – промямлила я. – А потом, после восемнадцати я вообще буду не обязана ее слушать.

– Это да, но она твоя мать, никуда не денешься. Не из дома же тебе бежать. А она наверняка уже придумала, как и после дня рождения удерживать тебя в узде, может, каким-то другим способом.