Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - [33]

В условиях татарского разорения ни о каком новом «собирании Руси» не могло быть и речи: ни один из русских центров не имел для этого ни достаточного авторитета, ни реальных возможностей. Русские земли оказывались предоставлены сами себе и были вынуждены выживать поодиночке.

В этих условиях происходит подчинение Западной Руси Литве. В сложившихся обстоятельствах власть языческой Литвы выглядела меньшим злом в сравнении с татарским игом. Закономерным оказывалось и сближение литовско-западнорусских земель с Польшей. В это время над Восточной Европой, помимо татарской угрозы с востока, нависла угроза и с запада, от немецких крестоносцев, обосновавшихся в Прибалтике. Поэтому консолидация Польши, Литвы и Западной Руси для борьбы с этой угрозой была вполне оправданной.

Однако следствием политического объединения Литвы и Польши стало то, что Западная Русь оказалась под властью католических элит. С этого времени Западная Русь входит в близкий контакт с западноевропейской культурой — контакт, к которому она не была готова.

Западная Русь в этот период переживает комплексный цивилизационный кризис, обусловленный кризисом православной традиции в связи с упадком Византии и усугубленный татарским разорением и распадом общерусского единства. Западный мир, напротив, входит в фазу цивилизационного подъема эпохи Возрождения.

В этих условиях Западной Руси было весьма сложно устоять перед западными влияниями, хлынувшими сюда посредством Литвы и Польши.

Стагнирующая, потерявшая цивилизационную динамику западнорусская православная культура не выдерживает натиска этих западных влияний. Предпринимаются попытки ее реформирования на западноевропейский манер. Франциск Скорина, по всей видимости, еще в Полоцке обращенный в католичество францисканской миссией и подпавший под влияние гуситского движения в Чехии, осуществляет свои переводы Библии и других священных текстов, предваряя их собственными предисловиями в духе европейского гуманизма.

Среди западнорусского городского и шляхетского сословия распространяется увлечение разного толка протестантскими учениями. Наиболее видными представителями западнорусского протестантизма принято считать Василия Тяпинского и Симона Будного.

Возникает своего рода феномен «неправославной Руси»: эти люди манифестировали свою русскую идентичность, однако находились под сильным влиянием западноевропейской культуры и покинули русскую православную традицию.

Это была попытка внедрить в западнорусскую культуру новейшие для того времени достижения европейской религиозной и философской мысли.

В конечном счете, путь Скорины-Будного-Тяпинского оказался тупиковым. Основная масса православных не приняла их культурных и религиозных экспериментов. Для тех же, кто разочаровался в православии, закономерным становился уход от русскости вообще. В условиях возраставшего социального престижа польской культуры это означало полонизацию, которой в первую очередь было подвержено аристократическое сословие.

Польский натиск, в конечном счете, спровоцировал мобилизацию западнорусских православных сил в XVI–XVII веках. Развивается братское движение, призванное интеллектуально оздоровить западнорусское православие. К этому же времени относятся первые попытки обращаться к Москве как новому общерусскому центру, наследующему Киеву.

Однако западнорусское православное возрождение XVI–XVII веков оказалось неполным, противоречивым и, в конечном счете, потерпело поражение на большей части западнорусских земель, за исключением левобережной Малороссии, перешедшей под власть Московского государства. Братское движение встречает мощное противодействие со стороны церковной иерархии, опасающейся за свою власть. В этой среде вызревает и оформляется идея религиозной унии с Римом.

Уния стала еще одним проявлением той внутренней смуты, которую переживала «послекиевская» Русь, а также ее внутренней слабости, неуверенности в собственных силах.

В унии сочетался целый комплекс факторов. Были тут и своекорыстные побуждения церковной иерархии, желавшей избавиться от фактически изгойского статуса представителей «терпимой» конфессии и уравняться в правах с католическим духовенством. В унии выразилось и своего рода душевное расстройство многих западнорусских православных, в сознании которых боролись привязанность к вере и обычаям предков с пониманием превосходства западной культуры. Уния для них становилась своего рода компромиссом — униаты примыкали к более сильной в их глазах цивилизации, при этом сохраняя особую субъектность, наследующую предшествующей традиции русского православия.

Показательна в этом плане судьба Мелетия Смотрицкого — защитника православия, который в конце жизни принял унию. Как представляется, тут имела место не «измена», а своего рода акт отчаяния, попытка спасти православие путем «почетной капитуляции» перед лицом превосходящих сил противника.

Уния, в конечном счете, лишь дополнительно ослабила западнорусское общество, расколов его между униатами и сторонниками «старого» православия, а также способствовала дальнейшей полонизации Западной Руси и деградации местной русской идентичности.