Запад – Восток. Записки советского солдата 1987–1989 гг - [31]

Вот оно счастье!!! Я был безмерно рад, был на высоте блаженства. Разве, живя обычной жизнью, я смог бы так радоваться? По-настоящему начинаешь ценить то, что теряешь.

Правда, вскоре меня задержал патруль. Тихону удалось уйти, а меня отправили на гауптвахту. Здесь мне пришлось отсидеть четверо суток в общей камере № 2.

Зайдя в неё, я увидел двоих солдат, сидящих у стены на корточках. Визуально я их знал, они служили в автороте вертолетчиков. Это был высокий армянин Арушутян и его коренастый друг Ваня Сычёв из Ростова-на-Дону. Разговорились, и они мне рассказали, что их «закрыли» за фотографии, обнаруженные в бардачке грузового автомобиля. Обкурившись, Арушутян стал онанировать на изображение молодой поварихи — передовика производства какой-то части, напечатанной в журнале «Советский воин», а Сычёв лихорадочно фотографировал это действо. Позднее эти «эротические фотографии» были обнаружены замполитом их части, и они оказались в этой камере.

— Раскумариться бы, братишка! — прошептал Сычёв, блаженно зажмурившись, облизывая свои потресканные губы. Вдруг он резко открыл глаза и быстро произнес: — Слушай, Ашот, сегодня наша рота заступила в караул. Давай «Машку» зашлем за травой?

— Заряди этого лоха и пусть еще хавчиком нас подогреет, — практически без акцента равнодушно проронил Арушутян.

Через пару часов в нашей камере Сычёв уже забивал косяк.

— Будешь? — спросил он меня.

— Нет, я ни разу не пробовал.

Сделав уже по несколько затяжек, они заметно развеселились.

— Первый раз попробовать дурь на киче, — давился от смеха Арушутян, протягивая мне сигарету. — Видишь, как кичман полезен для исправления. Многому новому здесь можешь научиться. Попробуй, братан, не умрёшь.

Сделав несколько затяжек, я закашлял. Через какое-то время стало немного весело, мы о чем-то смеялись в темной, грязной камере, и жизнь показалась уже не такой плохой и тусклой.

Вскоре Арушутяну сильно захотелось женщину.

— Бабу хочу, бабу хочу!!! — кричал он на весь кичман.

Ему пришла мысль развлечься с «Машкой». Объект любвеобильного армянина был небольшого роста, с большой круглой попой. «Машка» как раз заступил на пост и ходил, охраняя камеры. Арушутян позвал его к двери нашей камеры.

— «Машка», «Машка», открой дверь.

— Ашот, нельзя, я не могу, я же на посту.

— Твар, ты чё, не понял меня, пидрило ленинградское?! Открывай быстрее, а то как откинусь с кичмана, я тебе башку откручу, сучара, зарежу падаль!!

— У меня ключей нет, они у разводящего, Ахмеда, — заискивающе лепетал он.

— Скажи Ахмеду, что я прошу.

После нескольких минут двери камеры открылась. Сычёв за шкирку с силой кинул солдатика в угол камеры. Он упал, автомат брякнул о бетонный пол, пилотка слетела на пол.

— На колени, сучара! — угрожающе прорычал Арушутян, подходя и расстегивая на ходу брюки.

— Ашот, Ашот, ты же обещал, что это больше не произойдет! Пожалуйста, отпустите меня, ребята, — умоляюще гнусавил наш бравый охранник.

— Заткни свой поганый рот, пидор, а то тебя все камеры сегодня ночью обслужат и в задницу тебе автомат засуну! Ты понял меня, урод? Ты что, забыл, как я тебя «опускал» в каптёрке, да если об этом все узнают, знаешь, что с тобой будет? — и несколько раз ладошкой ударил его по щекам. — Давай, Андрюща, давай!

— Да, Ашот, да…

Через несколько минут омерзительного действа Арушутян дико зарычал, закинув назад голову, закрыв глаза, двумя руками крепко держась за волосы «Машки», стоящего на коленях.

Всё происходило как во сне. Наркотик подействовал, и я безразлично наблюдал за этим. «Может, стоит вмешаться?» — лениво думал я. Но пока я размышлял, всё уже закончилось.

Стоящий на стрёме Сычёв крикнул: «Атас! Шакалы!» Схватив «Машку» за подмышки, он выволок его в коридор, выбросил туда пилотку с автоматом.

— Закрывай камеру, пидрило, быстрее, — грозно прошептал ему Иван, прикрывая дверь.

Оставшиеся сутки прошли без особых приключений, Арушутяна с Сычевым вскоре освободили. Через четверо суток вышел на свободу и я. Правда, не обнаружил в своих вещах значка классности, который мне выдали еще в учебке. При попадании на гауптвахту все личные вещи сдаются, и вот мой значок куда-то потерялся. Я сказал о пропаже начальнику караула — розовощекому старшему лейтенанту. В ответ услышал нецензурную брань: вроде, если есть претензии, то можешь задержаться здесь еще на несколько суток. Я махнул рукой: хочу на свободу. Через несколько минут за мной заехал тентованный автомобиль с бойцами нашей роты, направлявшимися в баню. По пути они забрали меня. Какое блаженство было помыться! За время, проведенное на «киче», я стал очень грязным, ведь там нет возможности мыться.

Третий раз занесло меня туда уже 24 октября 1988 года. Теперь уже семь суток мне предстояло здесь находиться, так же из-за самохода. Глупо вышло. Поддавшись уговорам Саткина, мы с ним отправились в деревню. Он обещал познакомить с местными девчонками, которых якобы знал. Пошатавшись безрезультатно, через несколько часов мы прибыли в часть, где нас уже вовсю разыскивали.

Был показательный «суд». В штабе во время служебной подготовки для офицеров меня с Андреем вывели к трибуне и объявили по семь суток ареста за самовольное оставление части. Нас хотели отправить на гауптвахту в поселок Сибирский — там кича была посуровее, — но что-то не срослось, и мы попали на нашу родную гауптвахту. Как назло, заболел дизентерией, была высокая температура и непрекращавшийся понос. Как я в камере буду сидеть? Пытался объяснить исполнявшему обязанности командира полка (полк был еще в Афганистане), что я болен, но он оборвал меня на полуслове, не поверив: