Запад и Русь: истоки противостояния - [56]

Мы уже осведомлены о причинах такой медлительности. Папа сам был «еретиком» и покровителем ордена, который был последним оплотом византийства на Западе. Он не просто медлил с решениями: он был на стороне тамплиеров. И только нажим со стороны приверженцев короля заставил его изменить поведение.

В свете этого факта и результаты папского допроса братьев видятся по-другому. То, что в его присутствии они слово в слово повторили свои показания, представляется окончательным доказательством их «вины». Ведь папа, по сути, был их патроном и по совместительству «добрым следователем», что исключало возможность применения к ним пыток. Тогда было опрошено 72 рядовых тамплиера.

Показания высших сановников ордена лишь подтвердили вывод о наличии «ереси». Моле даже не пытался отстаивать репутацию ордена. Вместо этого он бормотал что-то невразумительное о своей неспособности «защитить орден достойным образом». По его словам, он был не слишком учен для этого.

Все же оправдания ордену прозвучали в его показаниях. Правда, расценить это как оправдания можно, лишь рассматривая сказанное им в формате, отличном от общепринятого. «Орден был утвержден и получил привилегии от святого апостольского престола. Меня сильно удивило бы, если бы римская Церковь вдруг решила его уничтожить»[90].

Странная, на первый взгляд, фраза. Великий магистр выражает удивление по поводу претензий к ордену. То есть он считает ритуалы ордена, как и его статус, вполне законными. Но ведь закон, как считается, был на стороне римской католической церкви, а не на стороне ордена! Почему же Моле считал иначе? Выходит, у него были для этого основания?

И тут неожиданно приходит понимание того, что под «святым апостольским престолом» и «римской церковью» имелось в виду совсем не то, что сейчас под этим подразумевается. В действительности привилегии, о которых говорил магистр, могли быть получены только от византийских патриархов! Ведь именно они, как ранее было установлено, являлись носителями протоиудейского начала в тогдашней духовности — начала, в соответствии с которым Иисус не возводился до уровня Бога.

Получается, ничего странного в словах магистра не было. Странным и еретическим, напротив, было в его глазах поведение его мучителей, поклонявшихся и требующих от других поклонения деревянному истукану, что он и выразил в своих словах. И если никто не услышал в них оправдания, то только потому, что судил о взглядах тамплиеров как о ереси, расходящейся с позицией официального Рима — города, под которым подразумевался, конечно, католический, итальянский Рим.

Традиционная историография попытку оправдать орден видит лишь в финальном отказе Жака де Моле и Жоф-фруа де Шарне от своих показаний, повлекшем за собой их сожжение на костре как упорствующих в ереси. Это не совсем так. «Отказ» — не совсем подходящее для этого случая слово. Вожди тамплиеров не отказались от своих показаний. Они лишь хотели сказать, что в их взглядах нет никакой ереси, что их ритуалы и традиции — самые что ни на есть христианские. «Отказ» — это лишь форма, которую придали их заявлениям обвинители или более поздние комментаторы.

Какой вывод можно сделать из всего этого? Первое, что приходит на ум, — это то, что богохульства как такового во всем этом нет. Есть лишь отрицательное отношение к почитанию распятия. «Это не более чем кусок дерева, — заявил перед папской комиссией один из обвиняемых, Жерар дю Пассаж, — наш Господь на Небе».

Если вдуматься, вполне здравая мысль даже по католическим меркам. Совершенно очевидно, что плевки на крест, к которым принуждали вступающих в орден — мероприятие, призванное эту мысль подчеркнуть, и не более того.

Но есть детали, позволяющие истолковать этот обычай и в духе ненавистных для христиан вероучений — иудаизма и катаризма, т. е. того, что ранее было названо «романской» верой. Вопрос касается не только отношения к распятию, но, главным образом, трактовки образа Иисуса Христа. Совершенно очевидно, что Христос для тамплиеров был не тем, кем он был для католиков. «Господь», о котором говорил Жерар дю Пассаж, это отнюдь не Христос, а Всевышний иудеев и катаров. В том, что это именно так, убеждает отношение к фигуре Христа. Жоффруа де Шарне, например, заявил, что при его посвящении Христа назвали «лжепророком» («Брат Амори велел мне не верить в того, чей образ был нарисован на нем, так как это был лжепророк, а не Бог»).

В других случаях звучит слово «пророк». Вот как описывает один из неофитов, Боско де Мазюалье, реакцию приора Буржа на его вопрос о смысле обряда отречения: «Брат Пьер ответил мне, что не надо быть слишком любопытным, иначе я навлеку на себя гнев братьев и руководителей ордена. Отправляйся ужинать, сказал он мне. Речь идет о пророке, тебе это слишком долго объяснять»[91].

Католику слова «пророк», а тем более «лжепророк», сказанные о Христе, покажутся ересью. Ясно, что от католицизма тамплиеры были далеки. Однако и на катаризм это как будто не похоже. Ведь катары, как уже отмечалось, рассматривали Христа как бестелесное существо, посланное Богом для того, чтобы вызволить человеческие души из тенет греховного материального мира, созданного коварным Демиургом. Пророк на такого ангела явно не тянет. Ведь он хоть и человек, наделенный способностью нести в массы Слово Божье, но все же обычная, земная личность из плоти и крови.