Заново рожденные - [49]

Джеймс — самый младший из троих, слишком низкорослый для своих шестнадцати лет, неспособный спорить, — не знал, как уклониться от участия в том, что, как он боялся, должно было вот-вот произойти. Друзья выехали из города по мосту, которым заканчивается Тридцать восьмая улица, и уже через минуту мчались по погруженной во мрак проселочной дороге. Эйб поднял руку, давая Томасу сигнал, что нужно притормозить. В перелеске у реки он заметил «бьюик».

Джеймс вышел из машины вместе с остальными и, стараясь держаться немного поодаль, последовал за ними в лес по высокой траве в бледном свете луны. В паре метров впереди стоял «бьюик», припаркованный у илистой речки, протекавшей вдоль ограды стекольного завода. Внутри сидели мужчина и женщина — они разговаривали. Эйб всунул что-то Джеймсу в руку; во взгляде Эйба читалась угроза.

— Это легко, — сказал он. — Просто возьми пушку и наставь ее на эту парочку. Потом скажи: «А ну, руки вверх!»

У Джеймса все опустилось внутри. Он знал — то, что велел ему сделать Эйб, было неправильно; он чувствовал это всем своим существом. Он вспомнил о своей набожной матушке, которая ждала его дома, и внезапно понял, что ничего так не хочет, как бросить пистолет и убежать к ней. Но он боялся реакции Эйба. Да, Эйб был его другом, но с недавних пор Джеймс стал относиться к нему с опаской. Эйб был старше, его отличала жестокость, мстительность и непредсказуемость; Джеймс не хотел его злить. С каждым шагом к машине он все более отчетливо понимал, что поступает неправильно. Спустя годы Джеймс будет спрашивать себя, почему его юношеский ум помутился, почему он не набрался храбрости и не повернул назад. Но, какими бы соображениями он ни руководствовался, он не отступил, о чем потом горько пожалел.

Джеймс дернул ручку водительской двери — она распахнулась.

— Какого черта! — закричал сидевший в машине мужчина, широко раскрыв глаза от удивления.

Джеймс наставил на него пистолет. Сердце билось так, словно вот-вот выскочит из груди.

— Руки вверх! — приказал он, почти срываясь на визг. Голос подростка еще не сформировался, ему было трудно найти интонацию, которая внушала бы уважение.

Понимая, что Джеймс с его испуганно-виноватым выражением лица вряд ли произведет нужное впечатление, Эйб вышел вперед.

— Вон из машины, — скомандовал он парочке. — Руки не опускать!

В этот самый момент Джеймс заметил нечто такое, что заставило его похолодеть. Мужчину, которого он держал на прицеле, звали Клод Дитер — это был один из лучших его клиентов на вокзале. Клод был хорошим человеком.

Разум снова вернулся к Джеймсу. Он сунул пистолет обратно в руки Эйбу: «Я сваливаю». Товарищи даже не пытались его остановить. Они дали ему скрыться в темноте. Джеймс добежал до дороги — пот струился градом по всему телу, мысли о содеянном заставляли сердце сжиматься от отчаяния. Сначала он хотел пойти в полицию и сдать друзей. Но в Индиане начала 1930-х ни у кого не было иллюзий относительно истинного значения слова «правосудие» применительно к черным парням. Да и потом, убеждал он себя, Эйб и Томас наверняка просто взяли пару долларов. Все будет хорошо.

За поворотом показался мост на 38-й улице. Когда он ступил на него, где-то вдали прогремело три выстрела.

Тогда Джеймс еще не знал, что стреляли в Клода Дитера. Перед смертью в больнице Клод указал следователям на мальчиков. Очень скоро дом матери Джеймса окружили патрульные машины. Войдя внутрь, полицейские нашли мальчика под простынями на кровати и арестовали его. Когда они выталкивали его на улицу, Джеймс услышал крики матери: «Боже, смилуйся. Господи Иисусе, дай мне сил!»

В течение следующих двенадцати часов повсюду в Индиане начались разговоры о необходимости линчевать заключенных. В тот исторический период правосудие для чернокожих далеко не всегда предусматривало судебное разбирательство, решение судьи или жюри присяжных, состоящего из людей того же социального положения и цвета кожи, или хотя бы приговор о заключении под стражу. Случалось, что все ограничивалось жестокой расправой, учиненной разгневанной толпой белых. С 1882 года по 1960-е годы, когда заявило о себе движение в защиту гражданских прав, жертвами линчевания в США стали приблизительно три с половиной тысячи афроамериканцев. Не прошло и дня с момента убийства Эйбом и Томасом Клода Дитера, как за стенами тюремной камеры Джеймса послышался нарастающий шум и гул голосов, который не сулил ничего хорошего. Толпа окружила вход в тюрьму — в руках у нападавших были веревки. Потом поговаривали, что гнев толпы подогревали члены ку-клукс-клана. Несмотря на все попытки полиции не допустить проникновения людей в тюрьму, двое мужчин выломали дверь, орудуя кувалдами. Толпа хлынула в здание. Звук шагов заглушали выкрики расистского содержания. «Кровь за кровь» — на другое толпа не была согласна.

Толпа вытащила Томаса Шиппа из здания в благоухающую летнюю ночь, без остановки награждая ударами и пинками, и привязала его к решетке одного из тюремных окон. Потом настал черед Эйба — его протащили по улице по направлению к зданию суда, беспрестанно молотя кулаками, каблуками и битами. Набросив на шею петлю, его повесили на клене. Эйб вырвался из пут и схватился руками за душившую его веревку, жадно глотая воздух.