Заниматься любовью, как порнозвезда - [39]

— Я беременна.

Я изменилась в лице. Лестер, ублюдок!

— И давно?

— Три месяца, — сказала Дженнифер.

— Я так понимаю, ребенка ты решила оставить. — Знаю, это прозвучало эгоистично, но я была слишком потрясена. До чего же это оказалось больно: выходит, она знала, что мы в последний раз занимаемся сексом, и сказала мне об этом только после.

Дженнифер ничего не ответила. Просто смотрела в пол, словно была в чем-то передо мной виновата. И ведь действительно была. Я все еще любила ее. Моя малютка самаждала малютку от кого-то другого. Да еще от кого-то, кто был мне противен — того же поля ягода, что и Джек. Когда я чувствовала, что меня предали, то отсекала этого человека от своей жизни и тем самым спасала себя от дальнейшей боли. Больше мы с Дженнифер не встречались — и так я потеряла еще одного из немногих людей, которые, кажется, по-настоящему любили меня.

Через пару недель я полностью оправилась от операции. Хотя по-прежнему чувствовала себя так, будто обзавелась двумя обширными куполами. Но все равно я хотела ими блеснуть. В баре всегда можно вычислить девушку, только что увеличившую грудь, — она только в глаза людям ею не тычет. Бюст, дарованный от природы, так напоказ не выставляют. А это фальшивка, это не твое — вот и создается иллюзия, будто ничего личного ты не демонстрируешь.

Я надела белый облегающий топик и обкромсала ножницами и декольте, и нижнюю часть так, что оттуда высовывались эти странные новые полушария. А потом отправилась фотографироваться с Джеком и его дружками. Джек не мог ни глаз, ни рук оторвать от моего бюста. Когда я наклонилась и половина бара попробовала заглянуть за мой вырез, мне подумалось: «М-да. А вы, доктор Канада, попали в точку». Внезапно вдруг оказалось, что очень много — это в самый раз.

Мне и в голову тогда не приходило, что не так уж и велики были эти груди — да и не так хороши, если уж на то пошло. Миновали годы, прежде чем я поняла, какого дурака сваляла, обзаведясь ими. Наркотики калечат рассудок, и даже если ты отдыхаешь от них недельку-другую, они все равно остаются в организме. Фальшивые груди просто не имели со мной ничего общего. Надо было всего лишь ценить себя такой, какая я и есть, и полагаться на свой ум и на свое честолюбие — именно это изначально и стало залогом моего успеха и как стриптизерши, и как модели.

Возможно, я всегда буду причислять эту операцию к тем скверным решениям, которые и породили затягивавшую меня воронку неудач. Когда я была моложе, то играла по правилам: ходила в школу, получала хорошие оценки. На выходных баловалась ЛСД, но не усматривала в этом ничего дурного. Мы записывали свои глюки, а потом читали эти бумажки, изобиловавшие откровениями типа «у меня задница, как чемодан в лунном свете». Это было неизбежной частицей взросления и поиска себя. В моем представлении «плохими» наркотиками были метедрин, кокаин, героин. Это не то что ЛСД или грибы — на это зелье подсаживались, а я считала себя достаточно умной и сильной, чтобы не попасться в подобную западню.

Но медленно и верно это случилось. Уйдя из «Бешеной лошади», я не сомневалась, что стану звездой. Но вот мне двадцать — и моя карьера окончена. Дженнифер забеременела и исчезла с моего горизонта; беглая семейка занималась бог знает чем где-то в Северной Калифорнии, а единственным мужчиной в моей жизни был сидящий на метедрине тату-художник, который плевал на меня с высокой башни и изменял мне при первой же возможности.

Единственной областью, где я обходилась без Джека, были фотосъемки. Но во мне крепло ощущение, что Сьюз меня попросту использует. Мои снимки появлялись в каждом секс-объявлении, в каждом мыслимом иностранном журнале с «обнаженкой». А поскольку я подписала отказ от прав, Сьюз загребала все деньги. Я просила у нее негативы для собственной рекламы или модельного альбома, но Сьюз отказывала. Тогда я уговаривала нащелкать для меня отдельную пленку на следующей фотосессии — она говорила, что не может. Сьюз существовала за счет исполненных энтузиазма новеньких девчушек вроде меня; я понимала это и была благодарна ей за то, что она прославила меня на весь мир как девушку с обложки. Плохо другое: Сьюз все время динамила меня, утверждая, что каждый отснятый нами кадр может оказаться на центральном развороте «Пентхауса». Однако там так ничего и не появлялось — а ведь именно это и было моей самой заветной мечтой. И с каждым снимком, опубликованным где-то еще, мои шансы превратиться в звезду «Пентхауса» становились все ничтожнее.

Так я мысленно внесла Сьюз в черный список людей, доверять которым не стоит, и решила больше с ней не работать. Хоть все эти доводы и были вполне логичны сами по себе, подыгрывали они и моей привязанности к наркотикам. Путешествия в Лос-Анджелес означали перелеты на большой высоте и риск попасться в аэропорте. Так я начала позировать только для фотографов Лас-Вегаса.

То и дело звонила Никки — тревожилась, все ли со мной в порядке. Но я упорно не подходила к телефону: услышь Никки, как я нервно мямлю что-то в трубку, она сразу смекнула бы, что я на грани срыва.

Если я только нюхала метедрин, то Джек запутался куда основательней. После смерти Ванессы он долго накачивался зельем, прежде чем решился на разрыв с дядюшкой: разрушать себя было легче, чем смотреть правде в глаза. Вскоре Джек жил в нерассеивающемся облаке метедрина.