Занавес, господа! - [25]

— Возьму пробу с шин.

Ему не ответили. Эксперт был опытный, и все понимали, что он сам знает, как поступить.

— Марат! — Земцов поднял глаза, в них читалась готовность упрямого землекопа рыть землю до самой сердцевины. — Надо прочесать все ремонтные мастерские в городе. Красная "Волга" — не красные "Жигули", ее так скоро не забудешь. Самому машину кисточкой не покрасить. А здесь хорошая работа. — Он похлопал широкой ладонью по боку автомобиля. — Где-то должны были ее сделать.

— И скорее всего, она не съезжала с асфальта, — уточнил эксперт, — на шинах практически нет грязи.

Земцов подошел к моей "Ниве", где сидел Сергей Павлович, открыл дверцу и склонился. Кто-нибудь со стороны запросто бы решил, что Иван собирается отвесить поклон. Но это было, разумеется, не так. Просто рост Ивана не позволял, не согнувшись почти пополам, сунуть голову внутрь машины. Я быстренько оказалась рядом. Так, на всякий случай, для моральной подстраховки. Не Земцова, разумеется. Погребецкий тоже подтянулся к нам. Иван не возражал и как будто даже не заметил наших передвижений. Он опустил на Сергея Павловича тяжелый взгляд и, четко выговаривая слова, произнес:

— Вчера вашей машины в гараже не было. Сегодня она появилась. Причем подремонтированная и перекрашенная. Что вы по этому поводу скажете?

— Я?! — Кустистые брови Сергея Павловича расползлись почти по всему лбу.

— Да, вы.

Сергей Павлович изумленно посмотрел на Ивана, потом на меня с Игорем и начал медленно вылезать из машины. Наверно, ему было неловко сидеть, когда собеседник, даже мужчина, стоит. А, возможно, он захотел выровняться с ним ростом. Сергей Павлович был пониже Земцова, но ненамного, и это позволяло ему смотреть прямо, что, вероятно, играло для него существенную роль. Я подумала об этих мелочах, которые совсем не мелочи, потому что знала Кавешникова. Иван же его совсем не знал, за что и получил то, что получил.

— Молодой человек, — сказал укоризненно Сергей Павлович, расправив не утратившие былого величия плечи, — мне под семьдесят, а вам, полагаю, от силы сорок. У вас много седины, но эта седина не от прожитых лет, а, надо думать, от прожитых событий, которые вряд ли всегда были для вас радостными. Поверьте, я способен понять, что ваша работа вынуждает вас иметь дело скорее с плохими, нежели с хорошими людьми, но я не способен понять, почему вы берете на себя столь тяжкую ношу, как подозревать всякого встречного в злых умыслах. Я знаю Варвару, она ваша коллега, но она думает о людях плохо только тогда, когда у нее есть на это веские основания. А вы? Между тем, у вас лицо порядочного человека, и в этом вы меня не обманите, я врач и много видел разных людей. И я не понимаю, почему вы выбрали именно такой тон. Вы полагаете, я должен испугаться? Но я не испугаюсь, потому что не знаю, почему собственно я должен пугаться? Вы надеетесь, что я оскорблюсь, рассержусь, и вам станет легче? Но сердитые люди никому не облегчают жизнь. В том числе и самим себе. Да, ваше поведение со мной оскорбительно. По крайней мере, я воспринимаю это так. Но, к сожалению, подобным образом ведут себя многие, с годами начинаешь привыкать. Вы спросили о моей машине так, словно все это сделал я сам, чтобы доставить вам хлопоты. Конечно, у вас имеются некоторые основания так думать после того, что совершили наши друзья. Но будьте логичны: это ведь не я вам сообщил, что моя машина исчезла, не я вас вызвал сюда. Вы мне это сообщили и вы меня вызвали. Вы мне можете не верить, что вся эта ситуация для меня полная неожиданность. Но какие у вас есть основания вынуждать меня отвечать на вопросы, на которые я не знаю ответов?

Земцов слушал молча, насупившись и не перебивая. Каюсь, я получила некоторое удовольствие от этой проповеди. Пусть не думает, что старый интеллигент — обязательно старая размазня.

— Я не собирался вас оскорблять, — сказал Иван мрачно, но примирительно. — Но у меня действительно такая работа, что я должен предполагать все. Я просто спросил, что вы думаете по поводу вашей машины?

Конечно, Иван спрашивал не "просто", но теперь решил разумно отступить.

— Я, к сожалению, ничего не могу думать по этому поводу. У меня нет абсолютно никаких соображений. А придумывать вряд ли есть смысл. Но готов ответить на все вопросы, на которые ответить смогу.

Сергей Павлович, похоже, тоже решил отступить.

— Вы давали ключи только Потоцкому? — спросил Иван.

— Да, и он их вернул. Автомобильная сумка лежит у меня дома.

— Вернул через Поспелова?

— Совершенно верно. Глеб заболел.

— Кому-нибудь еще могли попасть в руки ваши ключи?

— Нет. По крайней мере, я не знаю, как это могло бы произойти.

— А о вашей машине вас кто-нибудь спрашивал в последнее время?

— Вынужден опять сказать: нет. За исключением, разумеется, Варвары и ее приятеля. Но и они спрашивали не у меня, а у моей жены. Меня не было дома, когда они приходили.

— Кстати… — Вот уж действительно, Сергей Павлович очень кстати помянул минувший вечер. А то я все ждала: неужто Иван такой факт пропустит? — … где вы были вчера вечером, после того как в спешке уехали из больницы?

Ну Иван, молодец! Четко, но вежливо, во избежание ненужных реакций дал понять, что мы прекрасно знаем: часа три Сергей Павлович где-то в неведомом месте пропадал. В принципе, вопрос — ничего особенного. Но Сергей Павлович вдруг разом сник, поблек и, кажется, даже в росте уменьшился. Он уже не смотрел Земцову прямо в глаза, он уже вообще ни на кого не смотрел. Просто опустил веки, словно нет ничего интереснее асфальта под ногами.