Заначка на черный день - [15]

— Это от Ладо с Финбана… — сказал охранник. — Им нужна Света Самушкина…

— Скажите им, что Светусик в отпуске! Она отпросилась у меня на неделю, поехала к мамочке! И пусть уходят! Сейчас же! Вон отсюда! Вон!

Маленький и отважный, как петушок, он, кажется, не совсем понимал, с кем имеет дело. Психованный сосед Маргариты, дергая побитой головой, надвинулся на художественного руководителя этого «драмкружка», охранник оттолкнул «битка» — вежливо, но достаточно сильно. Тот попятился на меня спиной, и не успела я среагировать, как он опрокинул ведро и обеими ногами влез в лужу грязной воды на полу.

— Бабка, блин! — заорал разгневанный «биток». — Куда прешь, тля помойная!

Он развернулся, чтобы поддать мне толстой ногой, поскользнулся на мокром полу, подняв тучу брызг, и едва не грохнулся в лужу. Я мелкой семенящей походкой нашей университетской уборщицы тети Глаши отбежала в уголок, прикрываясь ручкой швабры. Злорадное чувство шевельнулось во мне, несмотря на критическую ситуацию. Но девицы завизжали, охранник одной рукой схватился за пистолет в кобуре, другой — за рацию, вызывая подмогу, и «биток» увял, оставил меня в покое.

— Слышь, браток, не бузи, — примирительно сказал он, поднимая кверху толстые ладони, показывая, что в них нет оружия. — Давай перетрем дело. Мы от серьезных людей, и если я позвоню, ваш шалман через час разнесут в клочья. Эта ваша сучка — клофелинщица, она вчера кинула… одного моего друга на бабки… крупно кинула. Если ее здесь нет, и ты за это отвечаешь, скажи нам, где она живет, и мы уйдем. Только без понтов, понял?

Охранник замялся. Художественный руководитель скрылся за декорациями, явно не желая принимать участия в беседе.

— Я не знаю, где она живет, — неохотно отозвался охранник. — Здесь Наташка Костерева… они на двоих хату снимают вроде…

— Давай ее сюда!

— Она на сцене вроде…

Бандиты с охранником пошли к выходу на сцену, откуда неслась музыка. Черногривый «петушок» выбрался из-за декорации, изображавшей, в соответствии с чьим-то творческим замыслом, нос греческой триеры, заохал, всплескивая руками.

— Ах-ах! Беда! Они заберут Натусика… моего зайчика! А у нее еще сольный номер! Что же делать!? Почему тут лужа? Женщина! Женщина, эй!.. Уберите немедленно!

Я не сразу догадалась, что он обращается ко мне. Так пренебрежительно, между прочим, будто я в сравнении с его Светусиками и Натусиками — пустое место. А я, между прочим, тоже еще ого-го! Очень даже могу! Если бы меня к шесту выставить, еще неизвестно, кто лучше бы смотрелся!

Я молча поспешно шаркала тряпкой, собирая воду, поглядывая в ту сторону, куда ушел нервный «биток», а худрук пригнувшись разглядывал меня.

— Вы у нас новенькая? — спросил он. — Почему я вас раньше не видел?

Он все нагибался, чтобы увидеть мое лицо, а я все отворачивалась, пятилась, подставляя тыльную часть, туго обтянутую брюками, пока он, наконец, на нее не переключился. Тут его художественное чувство сработало, он не удержался от восхищения:

— Идеально! Вот настоящий женский зад! — и, не успела я ничего предпринять, как этот эстет платонически, но весьма ощутимо шлепнул меня по этому самому идеалу и вознамерился ощупать его как следует.

— О, черт! — воскликнула я, отпрыгнула — и почти лоб в лоб столкнулась с охотниками за волшебным чемоданчиком, скорыми шагами выходящими из сценического аппендикса.

Они, ухватив своими клешнями за голые плечи, грубо вели, почти тащили к раздевалке рослую, худую, темноволосую девушку, жирно намазанную с головы до пят кремом с блестками.

Пришлось мне приткнуться к стеночке и некоторое время потерпеть… так сказать, эстетические изыскания этого Пикассо. Не готова я была к такому повороту событий, честно скажу! Все хватала худрука за шаловливые ручки, точно институтка на первом танце с подгулявшим гусаром. Конечно, к настоящей женщине мужчины пристают и спереди, и сзади, но не так же экспансивно и прямолинейно!

— Одевайся! — тем временем прорычал «биток» девушке. — Поедешь с нами! Покажешь, где живет твоя подруга — ничего с тобой не будет!

Наташа Костерева — судя по развитию интриги, это именно она угодила в лапы бандитов, — вела себя достаточно мудро, я бы даже сказала — мужественно. Головы не потеряла, по крайней мере. Видя по лицу охранника, что в заведении ее никто защищать не станет, она, почесывая босой пяткой голую тонкую лодыжку, сказала Максиму:

— Я поеду, только чтоб никаких с меня вычетов! Пусть оплатят за сегодня, как за полную программу! — и обернулась к бандитам. — Дайте хоть вымыться, бакланы… Вся же жирная… одежду испачкаю… И не пялься здесь на меня!

— Не возись только! По-быстрому! — скомандовал «биток». — А то и такой возьмем! Без упаковки! За второй сорт сойдешь!

Господи, чего только не приходится переживать нашим девчонкам… Она, двигая голыми ягодицами, пошла куда-то в душевые, «биток» — за ней, и тут я, улучив момент, развернулась и съездила худруку по физиономии. От всей души. За наше женское достоинство.

Ручка у меня, между прочим, сухонькая, костистая и крепкая. «Петушок» отшатнулся — и шлепнулся задницей в остатки лужи, так, что брызги полетели вокруг. Лицо его выражало обиду и изумление.