Замыкание времени - [19]

Извиваясь в адской пляске?

Дульцинея, Дульцинея...

Где вы, люди? Что случилось?

Этажей у вас до чорта —

А бездомные — бездомны.

Вас машины накормили?

Хороши по воскресеньям

Синтетические вина

Из пластмассовых порронов?

И колодников не видно —

А по городу гуляют

Непонятные фигуры

И записывают что-то...

Дульцинея, Дульцинея...

3

Памяти Э. Ростана

Где старый Санчо? Он давно

На пенсию уволен.

Играет с кем-то в домино

И, кажется, доволен...

А я и славы не ищу:

Гореть мне неохота.

Через границы я тащу

Оружье Дон-Кихота.

По кучам свастик, лун и звезд,

И прочей фурнитуры,

Орлам и львам — ногой на хвост,

Через щиты и туры,

Сквозь марши, гимны, барабан,

Чиновные рогатки.

Тащу мешки в пределы стран

Тех, где не всё в порядке.

И пусть в ночи чуть слышный свист

Кружит над сонным светом —

Конечно, я — контрабандист.

Хоть и зовусь поэтом! 

САРАФАНЫ

В музейном свете слабом,

За рамой — как в окне —-

Малявинские бабы

Алеют на стене.

Миткалю или ситцу?

И радугу-лисицу —

Как лето в бабьи лица!

И — зори по плечам!

Пылают сарафаны,

Трещат

По швам:

На медных самоварах

Не место рукавам!

Цветы на бумазее

Горят,

горят,

Служители музея —

В набат, в набат!

Так и живем в пожаре.

Художник — чорту брат:

Чиновники — изжарятся,

Ханжи

Сгорят!

Улл-лю! Малюй, Малявин,

Отчаянный маляр,

На свадьбу на маланьину

Малиновый пожар!

Сто солнц — лучами в призму,

И радугу — на холст!

Эй, стражи реализма!

Хватай ее за хвост,

Ругни его за грубость,

Ворчи, что — дребедень...

Малявин — это Рубенс

Российских деревень! 

МАСЛЕНИЦА

Когда сквозь март из церкви серой

не поднимая головы

кустодиевская Венера

под звон купеческой Москвы

по переулкам по Ордынке

плывет на волнах шушунов

и вьются синие тропинки

под красным блеском каблучков

а снег зеленовато-алый

звенит российской пестротой

люблю

языческий и шалый

московских маслениц настой... 

* * *

Е. Эткинду

Собака нюхает солнце.

А с крыши — мартовский сок

Из-под сосулек.

Собака нюхает солнце,

Закрыв глаза и вытянув шею.

А под корой березы от корня до почек

Мартовский сок бродит.

Смотрю на жесткую бахрому сосулек,

На почки березы,

Глажу собачью спину ладонью...

Кто мне вернет

Ощущенья сосулек, истекающих стуком капели,

Ощущенья березы, в которой сок бродит,

И ощущенья собаки, которая нюхает солнце?

* * *

А. Сорокину

Разъезд Водопадный. Ночное купанье.

В кипенье прибоя — людское кипенье.

В трусах проводник пробежал по вагону —

И — дверь нараспашку, на воздух соленый!

Священная жажда вечерней прохлады —

Летят из вагонов людей водопады!

Кипенье людское под белой луною,

Купанье ночное в кипеньи прибоя —

А рядом — ущелье и мостик железный.

Башку задираешь и смотришь из бездны:

Ревет белозубая пасть водопада

Как эхо столетий, как эта баллада,

И в скалы, в их самодовольство тупое

Вгрызаясь,

сшибается с пеной прибоя,

А ветер взметает дыханье сырое

И радугой лунной дрожит над горою,

И люди охвачены шумом и жаждой...

А радуга?

Радугу видит не каждый...

С прибоем сражается вал водопада —

И — пена на пену — кипит Илиада,

И катится вниз он, и взлета не просит,

Песчинку к песчинке — он горы уносит!

Незыблемость камня — пустая бравада!

Работа — в паденьи! Не надо парада!

Фонтанов безделье — подобие взлета,

Лишь водопаденье свершает работу!

На брызги дробимся. Веками, веками

Грызем по крупинке мы косность и камень

Грызем незаметно, грызем неустанно:

Поэт, водопад — антиподы фонтана!

Стихами стихию грызем наудачу —

Иные столетья измерят отдачу!

А нам остается терпенье, терпенье,

Мы дышим гаданьем и жаждой, и жаждой..

А пена? Но пена есть признак кипенья.

А радуга?

Радугу видит не каждый... 

* * *

...Между монголов и Европы..

(А. Блок)

Что там Киев ли, Псков ли,

Петербург ветровой?

Азиатская кофта

Распестрилась Москвой!

Где Ганза Новгородская,

Где лихая Литва?

Азиатской рожею

Обернулась Москва!

Рождена под татарином

Захмелевшей мордвой...

Взращена в перегаре

На базаре; кривой

Саблей машучи в поле —

Изрубить для костра

Новгородскую волю

И Россию Петра!

Ведь восточная глотка

Породила слова:

Калитва, Тотьма, Потьма,

И Мордва и Москва!

Захмелели Хамовники,

Захирела заря,

Ибо — в Кремль уголовники,

А князья — в лагеря.

За придумку заплачено

Честной кровью сполна...

(Ты же, Господи, ведаешь

Наши все имена!)

Кто с собой в поединке —

Тем пора выбирать:

Есть — орда и Ордынка,

Есть — крестовая рать!

Жирной хитрости хана

Враг — варяжская честь!

Да от ковра и аркана

Трудно душу отскресть... 

* * *

Из варяг в греки — звоните:

Пути нет!

Да и телефонные нити —

В паутине...

Как ладьям, где ни реки ни волока

Пути нет...

Только провода, сволочи —

По плотине...

В тряпки парус выкинул,

Сломал весло.

Неуютно викингу

«Херсонес, алло!»

«Не туда попал ты!» —

Кричит век.

(Мокрые асфальты —

И нет рек...)

«Наберите снова...»

(Где там — челнам:

Не пройти и слову

От вас к нам.)

Облака навалены

На провода...

«Не туда попали вы..»

Не тогда...

* * *

Костры у моря бесшумно-факельны,

А из транзистора плывет цыганщина

Скользя над лайнерами и кефалями,

И что-то в людях переворачивая.

Два бородатых, девчонка в шортах

У камня с датой постройки порта,

И словно маки в мирах бетонных —

Костры у моря, цветы бессонных.

Девчонка палкой в огне мешает,

А над кострами — прожектор шарит,

Но мягко светятся, с ним не споря,

Сквозь синий конус костры у моря.

Что с ними делать? Век смысла ищет.