Замужем за Буддой - [77]

Довезя нас до моего дома, Сиэр напомнила, когда состоится ужин, и уехала. Я помогла Мудзу внести багаж. Мудзу, похоже, был очень удивлен, не обнаружив в квартире привычного еще по Нью-Йорку ужасающего беспорядка.

— Никогда не думал, что у тебя может быть так чисто, — сказал он, а потом добавил: — Ты сильно изменилась после отъезда из Нью-Йорка. Здесь очень мило.

Судя по всему, он имел в виду сам дом в стиле французской виллы 30-х годов с деревянной лестницей и огромным балконом. Когда-то, в эпоху иностранных концессий, в Шанхае было очень много таких зданий, но теперь они встречаются все реже и реже.

Вдруг ему на глаза попалась рождественская елка от «Феррагамо»; она напоминала какое-то инопланетное существо из «Звездных войн». Он молча подошел и внимательно осмотрел ее. Вернувшись из кухни с чашкой чая и вглядевшись в выражение его лица, я вдруг испугалась: вдруг он шестым чувством распознает присутствие в моей жизни другого мужчины.

Не выпуская чашек из рук, мы обошли квартиру.

— Мне у тебя нравится, — вынес свой вердикт Мудзу.

— Вот твоя комната, — я привела его в комнату, где стояли стол, стул, очень красивая настольная лампа, факс и лежало несколько игрушечных персиков.

Он взглянул сперва на них, потом на меня. Я улыбнулась и вышла, словно ничего не заметила.

Мудзу приблизился сзади и обнял меня за талию.

— Не могу не любить тебя, — тихо произнес он над самым ухом, согревая его своим дыханием.

Я растаяла. Задрожала всем телом, сердце забилась быстро-быстро, а глаза закрылись будто сами собой. Это была какая-то непостижимая химическая реакция, а возможно, и нечто более — духовное единство.

Всю вторую половину дня мы провели в постели, занимаясь любовью, разговаривая и снова занимаясь любовью.

Мудзу впервые приехал в Шанхай. Я сама, мой родной город, квартира во французском особняке, лежащий рядом великан, тепло постели, запах дождя и цветов — все это соединялось, образуя нечто неизъяснимо притягательное, неповторимо восточное; наша любовь и страсть были волшебством, чары которого, казалось, не развеются никогда.

Мы лежали, обнаженные, под золотистым шелковым покрывалом; наши головы покоились на таких же подушках. Мудзу умиротворенно играл моими волосами, бережно наматывая длинные пряди на палец.

Казалось, с нашей последней встречи прошли годы. Я больше не сомневалась, что он любит меня, и даже сильнее, чем прежде.

— Ты чудесно пахнешь, — сказал Мудзу.

Он всегда это говорил после того, как мы занимались любовью. Он был необычайно восприимчив к малейшим оттенкам запахов, и его чуткое обоняние неизменно улавливало, что после оргазма мое тело пахнет иначе. По своей природе женщины подобны благовониям. Пробудить в женщине страсть — все равно что воскурить благовоние, которое, сгорая, испускает тонкий, изысканный аромат.

Я калачиком свернулась в его объятиях.

Позже я попросила:

— Оставь на моем теле свою отметку.

Он недоуменно посмотрел на меня. Я повернулась, прижалась к нему и впилась в шею долгим сильным поцелуем. На коже осталось яркое красное пятно.

— Вот такую, — тихо произнесла я. — Сделай так. Ты можешь делать с моим телом что угодно, оно в твоей власти. Но ты должен любить его. Всегда.

Он прикрыл глаза и лежал молча, не разжимая объятий.

— Не перестану тебя любить, — произнес он наконец. — Иногда после расставания любящих людей окружающим или им самим кажется, что их чувство иссякло, но это неправда. Любовь не исчезает. Даже помимо нашей воли, она не умирает, а продолжает жить в сердце.

Я закрыла глаза, и мне почудилось, что комнату омывает незримая, горячая волна. Мы качались на ее гребне, вдыхая изысканный аромат водяных лилий. Кроме нашего мира, покоя и гармонии, ничто в мире не существовало. Только мы двое — он и я, — любящие и неразлучные.

— Я люблю тебя, — услышала я свой собственный голос, словно во сне.

Почему-то любовь и сны всегда рядом.

Мы отправились в «Шанхай 1933» пешком. У Мудзу было всего два дня, поэтому мы решили как можно больше ходить по городу, чтобы больше увидеть. Центр Шанхая очень похож на Манхэттен. Чтобы ощутить его истинный дух, его энергетику, лучше по нему прогуляться.

Свернув в узкую аллею, мы увидели группу из четырех стариков, играющих в маджонг. Мудзу подошел к ним и заснял их на видео. Всем четверым вместе было не менее трехсот лет, что очень порадовало Мудзу Старики, играющие в маджонг, — эта картина как нельзя лучше соответствовала его представлениям о китайской культуре.

Со всех сторон эта узенькая аллея была зажата зданиями такой высоты, что крыш не было видно, даже если запрокинуть голову, глядя вверх. Рядом высилось еще одно, недостроенное, с затянутым зеленой сеткой фасадом.

Мы брели по улице Хуайхай.

— Женщины в Шанхае интереснее, чем мужчины, — заметил Мудзу.

— Ты так считаешь? Наверное, дело в том, что ты от природы более восприимчив к женской красоте, — поддразнила я его. Но про себя я с ним согласилась: Шанхай — город женщин.

Сиэр приготовила для нас столик в уютном уголке с мягкими диванами, обитыми красной тканью, и зелеными подушками в традиционном китайском стиле. За окном были видны яркие уличные фонари.