Замужем за Буддой - [29]

— Расскажи мне о своем отце, — попросила я, поедая холодный тофу. — Наверное, он сильно повлиял на тебя.

Мудзу смачно уплетал лапшу. Я как-то слышала: если японец ест лапшу и издает при этом громкие звуки, значит, блюдо ему очень нравится.

— Я помню, как в четырех- или пятилетнем возрасте он научил меня есть лапшу.

— А как это нужно делать? — спросила я.

— Ну, это неинтересно, — и Мудзу снова занялся лапшой.

— Ну, пожалуйста, мне любопытно, — настаивала я.

— Ну ладно. Сначала нужно по достоинству оценить внешний вид блюда, внимательно посмотреть на миску, на кусочки зеленого майского лука, плавающие на поверхности бульона. Затем нужно слегка пригубить бульон, потом отхлебнуть и поставить миску на место. Прежде чем проглотить бульон, нужно насладиться его вкусом, перекатывая во рту. И только после этого есть лапшу. Нельзя начинать еду с тоненько нарезанных кусочков жареного мяса, выложенных поверх лапши. Сначала на него нужно вдоволь полюбоваться. Нужно смотреть на эти кусочки, когда ешь остальные ингредиенты, причем смотреть с любовью…

Мудзу закончил рассказ и взглянул на меня.

У меня просто челюсть отвисла от удивления, словно я услышана самую увлекательную историю на свете. Затем нас обоих разобрал смех.

— Очень интересно, — сказала я.

— Я никогда не бываю намеренно разборчив в еде — могу съесть все, что в принципе съедобно, даже гамбургер в «Макдоналдсе». Но если честно, такая еда мне не по вкусу.

— Это не такой уж большой недостаток.

Произнося эти слова, я спросила себя, смогу ли когда-нибудь удовлетворить его высокие кулинарные запросы. Вряд ли.

— Это не недостаток, — сказал Мудзу. — Это увлечение. Мое хобби — вкусная еда и хорошая одежда.

— Понятно, — заметила я и, немного подумав, спросила: — А красивые женщины?

Мне вдруг вспомнилось, как он поглядывал на ту кореянку, которую Джимми привел в Колумбийский университет, и подумалось о тех многочисленных обнаженных женских фигурках, словно рассыпавшиеся бусы, раскиданных по всей его квартире, расставленных на холодильнике, у зеркала в ванной комнате, у дивана и даже у изголовья кровати. Этот элемент декора всегда казался мне чуть утрированным, милым, но несколько комичным.

— Конечно, я люблю женщин, — нарочито небрежно ответил Мудзу.

— Что ты хочешь сказать? — у меня заныло сердце.

— Ну, будет тебе, любому мужчине нравятся женщины, — отшутился он.

Я промолчала. И вдруг так ясно представила его в постели со всеми этими женщинами, которые льнут и прикасаются к нему.

Не могу сказать, что испытала радость. Если честно, я ревновала его к предыдущим подружкам. Помню, в разговоре за ужином он как-то обмолвился, что после знакомства с ним все его друзья непременно начинали полнеть, а он по-прежнему оставался худым. И все его бывшие подружки тоже. Тогда я сделала вид, что не придала сказанному никакого значения, и лишь бросила: «Правда? Должно быть, они слишком налегали на еду!»

— Скажи, а ты когда-нибудь изменял своим подругам или бывшей жене? — я говорила взволнованно и резко — пожалуй, чересчур резко. На самом-то деле мне совсем не хотелось знать о его неверности. Люди, выпытывающие у близких такие интимные подробности, сами нарываются на боль.

Мудзу молчал. Он, глядя в миску, доел лапшу, положил палочки на стол, поднес ко рту миску и отпил глоток бульона. Я пристально следила за каждым его движением. Его руки, державшие миску, казались необычайно большими, а шрам на обрубленном мизинце — особенно заметным.

— Да, изменял, — неожиданно и твердо сказал он наконец, взглянув мне прямо в глаза.

Я онемела от волнения. Просто молча уставилась на стол, опустив голову.

— Коко, пожалуйста, посмотри на меня, — Мудзу взял меня за руку. — Все, что было, давно миновало, осталось в прошлом. А мы живем сейчас… И сейчас я с тобой, а не с кем-то еще. И люблю я тебя, и не собираюсь заводить роман с другой женщиной.

Я посмотрела на него. Он казался встревоженным. Я покачала головой, отгоняя назойливые неприятные мысли. Влечение к женщинам нельзя считать недостатком мужчины. Если мужчине не нравятся женщины, рассуждала я, значит и женщинам он тоже безразличен.

Но изменять… Я когда-то тоже была неверной. Такова уж темная сторона человеческой натуры. Когда начинаешь размышлять об этом, то даже яркий лунный свет кажется мертвенным и бледным, а погожий день — пугающим ненастьем. Человек — сложное, противоречивое создание, слабое и несовершенное.

И все-таки Мудзу был слишком уж честен. Он не хотел лгать даже ради собственного спокойствия и удобства. Иногда его безупречная честность была просто несносной.

Люди быстро привыкают ко лжи, и она становится им необходима.

Несколько часов спустя мы сидели на кожаном диване у него в гостиной перед огромным телевизором и просматривали отрывок из его документального фильма о Хулио. Мудзу привез отснятый материал из Доминиканской Республики и совсем недавно закончил монтаж.

Хулио пел, широко распахнув и округлив глаза, напряженно и страстно, словно властный вождь обитающего в джунглях племени. Иногда во время пения он слегка сутулился и плавно покачивался из стороны в сторону, а на лице было взволнованное выражение, обезоруживающе искреннее.