Замуж за царя - [41]

– Опозорила, на весь свет опозорила, – причитала Яга охрипшим голосом. – Курица бесстыжая.

Это я уже слышала, бабуля начала повторяться – верный признак наступления скорого успокоения.

– Ну что ты так переживаешь. – Кикимора все обмахивала подругу платочком. – Дети – это же счастье! А у тебя тройня будет!

– Не у меня, у нее! – гавкнула Яга.

– У нее, у нее, – закивала Кики. – Так ведь и она тебе не чужая. Радоваться надо. Через пару денечков избушата по двору забегают, весело станет. – Кикимора как в воду глядела, веселье предстояло еще то.

– Мне и так не грустно! – не унималась бабка. – Царевы невесты одна за другой мрут. Вон, дурная, непристроенная, сидит.

Пропустить меня Яга не могла. Я переняла политику Тимофея, то есть уплетала блины и делала вид, что меня это не касается.

– Дети, это хорошо! – с набитым ртом выдал Емеля ценное замечание.

Баба-яга тяжело вздохнула и отхлебнула травяного чая, заваренного заботливой Кикиморой.

– Три яйца! – Яга обхватила голову руками. – Это ж как… Это ж где она сподобилась? Иная изба за всю жизнь одного не снесет, а эта троих выдала.

– Так гордиться надо! – весело предложила Кикимора. – Счастье-то какое, подарок судьбы.

Наша бабуля посмотрела на Кики, как девственница на порнокартинку. Повисло молчание. Даже Емеля замер, соображая, новая буря надвигается или обойдется. Обошлось.

– Это да, – кивнула Яга, что-то прикидывая в уме. – Вообще, да. Она сызмальства способная была. Вот Клавдия Никифоровна в Тридевятом государстве три избушки себе нахапала, а ни одна ее потомством не наградила. Ой… – Яга зарумянилась и заулыбалась. – Весточку пошлю ей. Карга старая помрет от зависти.

Яга начала рассказывать историю избушки, начиная с момента, когда она ее, дикую и совсем маленькую, подобрала в лесу. Как выхаживала, растила и воспитывала. Не то чтобы присутствующих очень интересовала методика воспитания жилых построек, но уж лучше про дикую избушку слушать, чем бешеную Бабу-ягу лицезреть.

Я постаралась слинять под рукоплескание талантам недавно проклинаемой избушки на курьих ножках. Уже в дверях была снабжена указанием: «Со двора не ходить!»

Больно надо!

Во дворе Аксинья увлеченно читала книжку. Не отрывая взгляда от страницы, безразлично поинтересовалась:

– Успокоилась?

– Ага.

– Легко отделались, – цинично заметило милое создание. – Ни пожара, ни града, ни землетрясения.

Я решила, что девочка шутит. Как-то не хотелось представлять подобные природные катаклизмы в масштабе одного двора. Меня немного мучила совесть, ведь я пообещала подружке сходить с ней в балаган. А теперь обещание сдержать вряд ли получится.

– Слушай, – начала, тщательно подбирая слова, – я с тобой в балаган сходить обещала. – Как-то у меня язык не поворачивался признать, что меня, как нашкодившую школьницу или особо опасный преступный элемент, посадили под домашний арест. Аксинья догадалась сама. Смышленый ребенок.

– Яга не пускает? – В ее черных глазах плясали насмешливые искорки.

Я пристыженно кивнула.

– Хочешь отпрошу? – добродушно предложила девочка. – Со мной отпустит.

Чувствуя себя совершенно ущербной, я приняла предложение.

Не знаю, чего Аксинья пообещала моей домомучительнице, может, водить меня на поводке, только Яга вышла на крыльцо и благодушно разрешила посетить город и представление под бдительным оком десятилетней девочки. Потом бабуля вручила литровую крынку с мутной жидкостью.

– Это тебе настойка из пустырника и трын-травы! – Яга сверлила меня испытующим взглядом. – Ты давеча на нервы жаловалась, на беспокойство. Так вот, пей тридцать капель три раза в день, и нечего шастать куда попало, – гавкнула она.

Спорить и сопротивляться я сочла нерентабельным. Тут же при ней плеснула немного жидкости – немного, это условно, поскольку сами как-нибудь попробуйте на глазок накапать тридцать капель из тазика в стакан.

Показательно выпила. Отдала крынку бабуле, она, гордо вскинув нос, ушла. Мы с Аксиньей поспешили со двора, пока Яга не передумала.

Глава 18

Надо заметить, что экскурсия по городу в сопровождении моей юной подруги-конвоира протекала довольно весело. Девочка тыкала пальцем направо и налево, рассказывая про встречающихся знакомых нелепые и забавные истории.

– Вон Матрена Федоровна. – Аксинья указала на дородную краснолицую тетку с двумя корзинками. – Она на собрание старост прорывается, как на войну. Борется, чтобы бабы тоже принимали участие в важных городских делах и слово имели. А мужики ее обдурили. Поставили главной над благотворительным базаром в пользу больнички при церкви. Она как веретено крутилась, неделю все готовила и красоту наводила, а потом узнала, что благотворительная – это бесплатная. Ее, торговку с сорокалетним стажем, чуть удар не хватил. Мужики хохотали… Только и она не так проста. Ей дырявое лукошко не впаришь. Она выход с базара сделала платным, так что всему городу раскошелиться пришлось.

– А вон Гаврила Никитич. – Похоже, девочка знала все городские сплетни, впрочем, как и все в этом городе. – Большой любитель наливки. Так жена куда ее только ни прячет, а он все равно находит. Даже в землю зарывала. А как-то возвращается домой пораньше и видит – он за их Шариком следом ходит и приговаривает: «Ищи, Шарик! Ищи!» Гаврила Никитич споил пса, и тот теперь наливку даже у соседей чует.