Замуж за царя - [40]

– Царю не понравится, как я на тебя смотрю, – ответил Митя на мой немой вопрос. – Как разговариваю.

– Зато мне нравится, – тихо произнесла я не своим голосом. – Как ты смотришь на меня и как разговариваешь.

Он отвел взгляд, потом достал платок, послюнявил, как заправская нянька, и потер мое лицо.

– Бесполезно. – Я сама схватилась за платок. Моя рука очутилась в его руке, я отшатнулась назад и уперлась спиной в балясину беседки. Митя крепко сжимал мой кулачок и всем телом прижимал меня к резному столбику. Я боялась шевельнуться, и от того, что его губы находились в предательской близости от моего лица, и от того, что он мог отстраниться и выпустить меня. Сердце стучало во всем теле. Так громко, что, наверное, эхо раскатывалось по саду. Время загустело, замедлилось. Я отчетливо чувствовала почти прикосновение его губ к своей щеке и интуитивно, слегка, повернула голову, давая возможность случиться тому, чего я так желала. Давно, страстно желала. Но он отстранился, чуть-чуть, но как будто на другой край вселенной.

– Слышишь? Журчание? – прошептал мне в ухо.

Я кивнула.

– За забором течет ручей, пошли, умоемся.

Все волшебство рассеялось. Предо мной опять был совершенно безразличный парень, которого приставила Баба-яга, чтобы несведущая в местных порядках девушка не сгинула в Трисемнадцатом царстве или чего-нибудь не натворила.

Через щель в заборе мы выбрались из сада. Весело звенящий, бурливый поток воды я бы с такой уверенностью не назвала ручьем. Скорее он походил на небольшую речку. Под прозрачной водой в лунном свете на дне отчетливо виднелись камни, веяло холодом. Подобрав подол сарафана, я присела на краю. Руки обожгло ледяным потоком, пальцы немели. Но даже лед не мог смыть с моего лица жар и краску.

Не дожидаясь плескавшегося в воде Митю, я вернулась в сад. Теплый ветерок обсушил лицо и руки. Дышалось легко и свободно, на сердце сделалось пусто и безразлично. Он догнал меня на тропинке к дому. Больше мы не говорили, будто и сказать нам было нечего. От неловкого молчания спасла вернувшаяся Яга.

Мрачная и задумчивая с виду. Поймав вопросительный взгляд Мити, она угрюмо покачала головой. Понятно, людям поговорить надо, я мешать не стала. Поднялась к себе, пожелав спокойной ночи. Подслушивать разговоры Бабы-яги, которые она желает оставить в тайне, дело бессмысленное. Я разделась и залезла в кровать. Уснула моментально, но спала беспокойно. Мне снились кошмары. Не то я тонула в реке, не то пылала в огне, потом какое-то красномордое чудовище с рогами орало на меня: «Руку давай! Правую руку давай!» Затем я долго падала в бездонную пропасть.

Глава 17

Проснулась от крика и сначала подумала, что от своего. Утирая испарину со лба, обнаружила, что вопят на улице. Протяжно, завывая и причитая. Узнав голос Бабы-яги, оторопела от любопытства. Что такое могло приключиться, если вызвало подобную реакцию у этой непробиваемой старушенции? Свесившись через окно, я обнаружила чудную картину. Протоптав себе дорожку по аккуратным грядкам Бабы-яги, возле сарая переминалась с ноги на ногу избушка на курьих ножках. На ее крыльце, печально понурив голову, сидел мелкий грязный старичок. Баба-яга в гневе металась перед избушкой, матеря на чем свет стоит не то старичка, коего она называла Феней, не то избушку, которую называла все больше неприличными словами.

Еще присутствовали люди добрые, они же народ. Охочий до зрелищ. Особенно до массовых выяснений отношений с возможным рукоприкладством, но озабоченный личным здоровьем, поэтому наблюдавший за всем издалека. Отдельными смелыми личностями среди народных масс, поскольку находились ближе всего к искромечущей Яге, выделялись Емеля на печи, скучающе пожевывающий травинку, Кикимора, машущая на беснующуюся бабку платочком, и Аксинья, что-то старательно записывающая в блокнотик, надеюсь, не нецензурные речевые обороты, льющиеся из Яги, как из рога изобилия.

Из словесного потока бабули и слабых оправданий старичка Фени я выяснила следующее. Избушка на курьих ножках соизволила вернуться из дальнего путешествия, в коем сопровождалась домовым Феней или Феофаном, и, что особенно примечательно и за что избушка на пару с Феофаном огребали в данный момент, явилась ветхая строительная постройка не одна, а, так сказать, на сносях. Точнее, яйца она уже снесла, и на днях должно было произойти «вылупление».

Яга не стеснялась в выражениях, самыми приличными из которых были «шалашовка беспутная» и «блудница вавилонская». Феня раскаивался, рыдал и бился лбом о землю. Избушка тоже всем своим видом выражала сожаление и робко топталась на месте. Наконец словарный запас иссяк, бабуля, уставшая как после бури, плюхнулась на скамейку. Понимая, что представление закончилось, народ стал потихоньку расходиться. Кикимора накапала подруге капелек из внушительного пузырька, видать, успокоительных. Емеля утешительно похлопал по плечу, явно намекая, что поорали и будет, сегодня еще не завтракали, после чего прошел в дом. Я тоже оделась и спустилась вниз. Стол был сервирован полностью: блины, пироги, сметана, творог, несколько сортов варенья, мед. Самовар надрывался. Видимо, Яга с друзьями собирались завтракать, когда прибыли дорогие гости. Тимофей безразлично сопел возле тщательно облизанной миски. Его происходящее совершенно не интересовало. Меня же радовало, что на повестке дня пришествие избушки, а не мои похождения. Роль девочки для издевательств утомила.