Замуж с осложнениями - [66]

— Лиза, да ладно, я сам, чего ты…

— Того, что просто намазать, мало, надо втирать, а я что-то не чувствую в тебе энтузиазма для этого. Потерпи уж, голову не откручу.

— Но тебе же неприятно…

— Мне что-то кажется, что тебе самому гораздо неприятнее, — хмыкаю. — А я привычная, у меня работа такая. Ладно, на вот, пока я тут занята, втирай в ладони.

Азамат смиряется и покорно позволяет мне разобраться с его физиономией и шеей, а сам тем временем честно трет руки.

— Дай хоть посмотреть, может, там впиталось, — говорит через некоторое время.

— А ты что, не чувствуешь?

— Ты думаешь, этими шкварками что-то можно почувствовать? — кривится он. Ох, ну ни фига себе…

Беру одну его руку, провожу по ладони.

— Чувствуешь меня?

— Ну если специально об этом думаю, то да.

Н-да, с их регенерацией можно считать, что этим шрамам все тридцать лет, заживает-то все в два-три раза быстрее, уже даже болевых ощущений не осталось, как окаменели.

— Тем более надо мазать, — говорю ему. — Тебе же так неудобно!

Он смеется, дескать, неудобство — последняя из его проблем. Ну-ну. Руки вообще выглядят страшновато: вся ладонь искорежена, пальцы неровные.

— Можно спросить, что с тобой случилось? — говорю осторожно и быстро добавляю: — Если не хочешь, можешь не отвечать.

Пожимает плечами, дескать, почему нет.

— Граната в руках рванула. Малого радиуса, а то бы не выжил, но…

Да уж, удивительно, как выжил-то. Сжимаю его ладонь крепко в знак сочувствия.

— Я сделаю все, что могу, — говорю убедительно. — А теперь давай снимай свитер.

Как я и ожидала, это не так просто. Тут вам и ужас в глазах, и кровь к лицу приливает, и всякое бормотание про то, что он обойдется, да это неважно, он сам, и вообще, под одеждой не видно…

— Азамат, — говорю серьезно, — давай-ка по-хорошему, а то я тебя усыплю и все равно сделаю по-своему.

Идея разделить судьбу Алтонгирела ему не шибко нравится, так что он все-таки неохотно, медленно стаскивает свитер.

Боже, что там творится! Вся грудь разворочена — ну этого я ожидала. Но оно все воспаленное, шелушится… мать моя женщина.

— Тебе, — говорю, — точно не больно?

Азамат, отвернувшись как можно дальше в сторону, цедит сквозь зубы:

— Нет.

— И давно покраснение?

Не могло же у него пятнадцать лет воспаление не прекращаться!

— Пару недель… это периодически случается.

В этот момент пищит анализатор, и мы оба подскакиваем. Тест отрицателен на все венерические, зато кровь радостно рассказывает мне все про воспаление на груди. Наконец-то нашелся благодарный слушатель!

Ладно, цикатравин бактерицидный, хотя антибиотиков кто-то сейчас получит прямо внутривенно.

Азамат настолько удивляется тому, что я его снова колю, что даже поворачивается.

— Зачем?..

— Маленькие гады жрут тебя изнутри, — говорю доходчиво. — Их надо отравить.

Он так бледнеет, что мне становится смешно. Слегка обнимаю его за плечо, целую в нос и в висок.

— Не бойся, — говорю, — я с ними справлюсь. Только пожалуйста, пожалуйста, всегда говори мне, если с тобой что-то не так.

Он кивает, и я перехожу к лечению. Похоже, сюда-то и пришелся основной удар от взрыва, а то, что на лице, — это уже периферия. Мой аппаратик для просвечивания нутра показывает, что все ребра срослись, хотя и криво. Вообще, похоже, регенерация у этих ребят идет быстро, но как попало. Может быть, при более медленном зарастании шрамы были бы меньше. Но тогда бы он не выжил, наверное.

Измазав его всего в креме, заматываю эластичным бинтом, чтобы не испачкать одежду.

— Ну вот, — говорю. — Если ты больше ничего не скрываешь, на сегодня все.

— На сегодня? — моргает Азамат, одеваясь.

— Ну да. Хотя я тебя вечером еще раз уколю. А мазаться будем каждый день.

— Но это же столько труда… и твоего времени…

— Так ты мне за это платишь, забыл?

— Я тебе плачу, чтобы ты лечила ребят, если что слу…

— Ты мне платишь, чтобы все на борту были здоровы, — отрезаю я. — Включая тебя самого. Это написано в моем контракте, можешь пойти и посмотреть. Не говоря уже о том, что я гораздо охотнее потрачу свое время и силы на твое здоровье, чем на что угодно еще.

Азамат некоторое время впитывает мои слова, потом качает головой.

— У нас получается очень странная семья.

Я фыркаю.

— Да уж! Но ведь нам хорошо вместе, правда? — присаживаюсь к нему на коленку.

Он поднимает брови, как будто не задумывался над этим под таким углом.

— За себя я уверен.

— За меня можешь быть тоже уверен.

Сочувствие и умиротворение у меня, как всегда, синтезируются в либидо, а уж под взглядом Азаматовых узких черных глаз и вовсе не устоять. Ладно, может, у них полагается женщинам проявлять инициативу? Я этого не люблю, конечно, потому что не пококетничаешь, но что делать…

На поцелуй эта сволочь не отвечает. Я отстраняюсь, пытаясь понять, что еще может быть не так. Он смотрит на меня все с тем же трогательным обожанием, только мне это уже как-то не в кайф. Едва открываю рот высказаться в том смысле, что вышла замуж не за резиновую куклу, как он говорит:

— Вот интересно, на всякой рекламе земляне почему-то всегда целуются рот в рот. А что это значит?

Я роняю голову ему на плечо. Чертовы. Дикари.

— Ну-у… это… определенная степень близости, что ли… Это как бы должно быть ясно из контекста, — хихикаю нервно. Ох и будут же у нас проблемы…