Заморозь мне «Маргариту» - [3]

– Но ты все равно пока не можешь. Сама же говорила, что тебе нельзя уезжать из Лондона в ближайшие два месяца, потому что надо закончить работу и написать текст для каталога. А так ты смогла бы вырваться из рутины. Ты же счастлива, только когда работаешь.

Со старыми друзьями вечно одно и то же: они абсолютно точно знают, как ты должна жить. (Кроме того, друзья гораздо лучше тебя в мельчайших подробностях помнят всю историю твоей сексуальной жизни. И им просто неймется заполнить пробелы информацией, которую тебе не хотелось бы делать достоянием потомков.)

– А что ставят? – поинтересовалась Джейни.

– «Сон в летнюю ночь», в театре «Кросс».

– Серьезно? – Ее голубые глаза расширились до размеров блюдец. – Хелен прошла туда пробы! Представляешь, как было бы здорово, если бы вы могли работать вместе!

Джейни – вечная оптимистка. Она никак не может понять, что ее подружка Хелен питает ко мне глубочайшее отвращение, естественное по отношению ко всякому, кто не поддается чарам ее силиконового обаяния. Я тоже не сильно симпатизирую Хелен, но для моей неприязни есть куда более серьезные основания, особенно после того случая, когда Хелен изменила Джейни с неким телепродюсером Куртом (мужчиной, заметьте!), посулившим ей главную роль в своем сериале. Роль Хелен так и не дали, и она вернулась к Джейни, ничуть не печальнее и не мудрее, зато источая раскаяние и клятвы в вечной верности. Подозреваю, что «верность» для Хелен – понятие более растяжимое, чем резинка трусов Мика Джаггера, но свое мнение держу при себе, поскольку дорожу дружбой с Джейни. Не так давно я по глупости вдрызг разругалась с одним своим приятелем, а потому не собираюсь наступать на те же грабли.

– На какую роль она пробовалась? – поинтересовалась я.

– Мечтает сыграть Титанию. Хелен показалось, что она выступила здорово, однако что думает режиссер, никто не знает. Спектакль ставит Мелани Марш. Я с ней не знакома, но, говорят, она настоящий ас. Правда, Хелен уверяет, что Мелани похожа на дохлую рыбину.

В переводе это означало, что Мелани Марш оставила без внимания заигрывания Хелен. Наверное, возьмет ее на роль Елены, которую обычно никто не хочет играть.

– В любом случае, – спокойно и настойчиво продолжала Джейни, – ничего ужасного не случится, если ты покажешь этому Салли свою студию. Что ты теряешь?

Я пожала плечами:

– Меня достала работа, Джейни, я совершенно измотана. Иногда мне кажется, что я все это время разрабатываю всего одну идею. После того что произошло с Натом, я с головой ушла в работу, стараясь забыть и отвлечься, так что теперь просто-напросто перегорела.

– А ведь это было давно. – Джейни встревоженно посмотрела на меня: не так часто я вспоминаю Ната.

– Пару лет назад. Иногда мне кажется, что пару недель… Если бы не он, я бы никогда не начала заниматься мобилями. Надо будет рассказать всю эту историю придурку, который пишет наш каталог.

– Боже, только этого не хватало! – Джейни побледнела под слоем пудры.

У нее очень красивое пухлое лицо, как на полотнах восемнадцатого века, – круглые щеки, губы изогнуты, словно лук Купидона, белокурые кудряшки. Кожа Джейни напоминает дорогой белый бархат, истончившийся до такой степени, что от него остался только легкий пушок. Я всегда представляю ее девушкой с портрета в массивной позолоченной раме: вся в пене голубого шелка, томно возлежит в креслах, в руке веер, рядом – блюдо воздушных пирожных. Даже прорезиненное платье, которое она натянула на себя сегодня, было так щедро отделано оборками и увешано таким количеством ожерелий, что распознать в нем клубную спецодежду было нелегко. Джейни была моей ближайшей и самой старой подругой и сейчас сверлила меня своим особым взглядом: «Старшая сестра позаботится о твоей душе». Я даже обмякла под тяжестью этой заботы.

– Так вот почему последние два года ты ни с кем не встречаешься! Да на тебя страшно смотреть. Все время думала о нем, да?

– А что я могла поделать, Джейни? – просто ответила я. – Последние несколько месяцев просидела в студии, работала без продыху, жила как отшельница… Знаешь, мне иногда кажется, что я мастерила эти мобили лишь для того, чтобы как-то прийти в себя… Как я могла не думать о нем?

Джейни смотрела на меня с такой тревогой, что я решила поскорее отречься от своих слов. Мне никогда не хватало времени на то, чтобы поверять другим свои сокровенные мысли; или же в этом просто не было никакого смысла.

– Ладно, забудь! – беспечно сказала я. – Просто меня достала работа, вот и все.

– Не переживай. Мои сценаристы тоже такие, – вздохнула Джейни. Теребя один из бесчисленных серебряных браслетов, она не сводила с меня мудрого взгляда. – Нет, правда, тебе нужно переключиться на новый проект. Сама увидишь. Главное – вонзить во что-то зубы.

– На самом деле, – возразила я, – мне нужно выпить еще стаканчик. – Я помахала бармену пустым бокалом. – Еще две «голубые Маргариты», пожалуйста.

– Две чего? – изумилась Джейни.

– Тебе понравится. Обещаю.

У меня в мастерской так давно никто не бывал, что я уже забыла, какое впечатление она обычно производила на посетителей даже без пятнадцати гигантских мобилей, гроздьями свисающих с потолка. Все эти громадины медленно покачивались на сквозняке. Груда инструментов, щитков для сварки и рабочих перчаток, сваленных под мобилями, будто тянулась к висящим скульптурам. Сталактиты и сталагмиты. Порядка в моих владениях не наблюдалось даже в лучшие времена, а за последние несколько месяцев мастерская окончательно пришла в запустение, – впрочем, как и я сама. Я-то, по крайней мере, вынуждена регулярно принимать душ, вычесывать металлическую стружку из волос и драить лицо после многочасовых вахт со сварочной маской на голове. Кухне повезло меньше, чем мастерской: еду я заказывала по телефону, чтобы не мыть посуду и не разгребать для трапез кухонный стол, заваленный рабочим барахлом. С однокомнатными студиями всегда так – хлам постепенно расползается повсюду…