Заморок - [43]

— Катя, соорудите нам с товарищем обед. Мы тут сядем.

Александр Иванович говорил, вроде Катерина для Александра Ивановича была простая работница, а не женщина, которой Александр Иванович сделал засос. А все знают, когда такие засосы делаются.

Катерина сама подавала, сама становилась возле стола, как уже меня учила.

Допустим, я б тоже могла. Я сначала так Катерине и сказала, что, может, я помогу. А Катерина меня не допустила. Сказала, чтоб я лучше помогла Галине.

Пускай.

Конечно, Катерина всегда выставлялась перед Александром Ивановичем и другими начальниками. Я уже раньше за ней видела. Александр Иванович в буфет один кушать не заходит. А есть же инспекция, есть товарищи с руководства, есть военкомат. Много есть кто. У нас же не буфет, а столовая ресторанного типа.

Я загадала, что если Галина уже картошку начистила, так Александр Иванович будет мой.

На кухне Галины не было. Я посмотрела кругом. Картошка не виделась. Кастрюля с водой была, а картошки не было. Я полезла в помойное ведро. Лушпаек тоже не было. А я ж раньше заметила, что Галина настроилась чистить.

Я не захотела спрашивать про картошку у Степана Федоровича и попросилась выйти на улицу дыхнуть воздухом.

По правде, я пошла не на улицу, а до Надежды. Я ж знала, что Катерина на час приклеится. А для которые на обед было еще рано.

Я зашла тихо. Не постучала, ничего.

Надежда сидела за своим столом и писала ручкой в тетради.

Я кашлянула для Надежды.

Надежда сказала, что сейчас, и не остановилась писать.

Я начала ждать.

Конечно, я себе считала: и один и два и три и четыре…

Я ж считаю и когда просто для времени.

У меня уже получилось семьсот, а Надежда писала и писала. Ручку в чернильницу ударит — и давай, ударит — и давай.

Я подошла близко и сказала:

— Надежда Сергеевна, здравствуйте, это я, Мария.

Надежда подняла свою голову на меня. Глаза у Надежды были наплаканные еще хуже.

Мне в эту самую секундочку Надежду стало жалко. Кроль, а человек же.

Я сказала:

— Надежда Сергеевна, я вас утруждать не буду. Я так… Вы ж меня на утреннике сюда звали. Помните?

Конечно, если б я Надежду пожалела и в эту самую секундочку тоже, я б про утренник не вспоминала. Получается разница.

Надо понимать.

Надежда вставила ручку в чернильницу, вроде кому куда-то вколола, и спросила:

— Ты про что хотела говорить?

— Я хотела про любовь.

— Божжже!

— Надежда Сергеевна, я вас сильно уважаю. Мне ж спросить не у кого, у меня мама умерла. А вы столько знаете, у вас и культура и все-все. У вас, наверно, много в жизни есть любви…

— Ой, Мария! Что ты…

— Вы не думайте, я не сплетница… Когда Катерина Сидоровна про вас говорит, я всегда не слушаю…

— Катерина?

— По правде, Катерина про всех-всех-всех говорит…

— А про меня что?

— Что вы как женщина — нехорошая, что она лучше. Лично я так не думаю, Надежда Сергеевна. Тем более у Катерины Сидоровны на шее засос.

— Что?

— Катерина Сидоровна мне сама похвалилась. Косынкой закрыла. Стыдно! Да ж, Надежда Сергеевна?

— Мария, у меня работа. Ты иди… Потом придешь…

— Ага, Надежда Сергеевна. А как же… У меня тоже работа. Как раз Александр Иванович в буфете кушает с своим товарищем.

Я не договорила про товарища, а Надежда уже вытащила ручку с чернильницы и опять записа́ла. И записала Надежда по старым буквам. Я ж близко, я ж увидела. Такое с человеком делает расстройство любви.

Я шла в буфет и думала про что Александр Иванович бедный. Александр Иванович в жизни уже вынес, потому у Александра Ивановича сил нету ни на что. Александру Ивановичу любовь вроде масла. Взять хоть голую перловку. А взять перловку с маслом, тогда проскочит. Допустим, для некоторых любовь сделана с перловки, а масло у человека кончилось. Конечно, тогда человек может подавиться до смерти.

Да.

Я Норинскую наметила себе на дальнейшее. А получилось, что двери у Норинской были совсем открытые.

Я — раз! — и зашла.

Я подумала, что у меня получился день хороших дверей, и что надо.

Норинская говорила по телефону.

— Да… Завтра буду до семи… Да…

У Норинской голос был прямой-прямой. Это потому, что у Норинской в словах все-все буквы были прямые. Прямые — это печатные. На письме есть буквы с кругом, есть с углом, и все-все непрямые. Некоторые говорят в голос вроде на письме, а некоторые нет.

Я как зашла, сразу кашлянула и постучала в двери с этой стороны. Я видела, что так делают. Мне понравилось.

Норинская скоренько положила телефон.

Спросила у меня:

— Вам что?

— Лора Николаевна, можно с вами поговорить?

— Что случилось?

— Не случилось. Я хотела вас попросить. Я вас сильно уважаю как женщину. Вы ж ленинградка, а ленинградцы все такие люди, такие люди… Вы для меня как артистка. Это если по красоте. А по уму, так я даже не знаю…

Я говорила, а сама голову держала вроде я цуцик. Я рассудила, что Лоре будет приятно.

— Ой, Мария, ну что ты… Спасибо, конечно, на добром слове… Что попросить?

— У меня получилось, что мама давно умерла. У меня нету, кто подскажет про жизнь… Я вас не хотела тревожить… Думала, может, у Катерины Сидоровны спрошу…

— Госсссподи!

— Я ж только подумала… Мне перехотелось у Катерины Сидоровны спрашивать…

— И правильно!

— Потом я думала, что, может, Надежда Сергеевна…