Замок - [23]

Ксавьер Людовиг снял с пальца кольцо и протянул старику. Тот надел его — кольцо пришлось впору.

— Изумруд — хороший камень, — сказал старик. — Ты мог просто оторвать пуговицу от камзола или выдернуть нитку — не имеет значения. Но это хорошо, что ты не пожалел кольца, значит, ты не жадный… И запомни, мой мальчик, запомни навсегда: и один в поле воин, если он воин.

Старик поднял левую руку и неожиданно гибкими пальцами начертил в воздухе символ, которого Ксавьер Людовиг не знал и повторить не смог бы.

— Теперь лети. Будь рассудителен и спокоен. Ничего не бойся — я всегда буду у тебя за спиной.

Вопросов было по-прежнему больше, чем ответов. Путаные речи старика мало что прояснили. Из всего услышанного Ксавьер Людовиг понял лишь, что бороться с вампирами он может, причем традиционными способами, нужно лишь проявить смекалку.

Он добрался до замка, когда лучи встающего над лесом солнца уже коснулись верхушек деревьев. В замке было пусто и тихо, на территории усадьбы тоже — пустота покинутого жилья, кладбищенская тишина.

В кухне он нашел кожаные фляги для вина, потом прошел в буфетную с намерением взять несколько серебряных приборов, чтобы отлить пули. Вид серебра ослепил его, словно он в ясный полдень взглянул на солнце. "Святая вода обожжет, — вспомнил слова старика, — ну, так не лезь голыми руками в святую воду…"

Он бегом направился в гардеробную, там стал лихорадочно распахивать шкафы и поднимать крышки больших и малых сундуков и наконец нашел то, что искал, — несколько пар новых кожаных перчаток из тонкой замши и более плотных — из оленьей кожи, с хорошо обработанными швами.

Отворачиваясь и прикрывая глаза, он сгреб в кожаную седельную сумку несколько столовых приборов.

Форму для отлива пуль он хранил в своем кабинете. Когда-то давно, в детстве, нашел брошенную в углу кузницы забавную вещицу, вычистил и оставил себе; родители даже не знали об этом. В спальне, принесенные слугой в ту трагическую ночь, лежали на бюро в дорожной шкатулке два пистолета, заряженные свинцом. На ходу выбивая свинцовые заряды, он прошел в кухню и подобрал брошенные там другие два пистолета.

На заднем дворе к конюшне примыкала небольшая кузня.

Не снимая перчаток, он быстро развел огонь, пачкаясь в саже, и бросил приборы в тигель.

Отлив пули, он зарядил четыре пистолета, оставшийся порох разделил на заряды, а пули вымазал сажей, чтобы не так слепили глаза, и загасил огонь.

Оставалась святая вода. Он попробовал войти в часовню — деревянные ручки дверей обжигали даже через перчатки, но двери открылись и он, к своему удивлению, не умер на месте. Купель со святой водой находилась рядом с входом, но переступить порог все же было необходимо, и это-то и было самым сложным. Недолго раздумывая, он снял верхний камзол и бросил его на пол так, что один рукав остался за порогом, а другой лег у самой купели; прошел по ткани и стал набирать воду во фляги. Сукно камзола на полу нагревалось, пуговицы, касающиеся пола, раскалились, и ткань вокруг них начала тлеть. Воздух в часовне душил его, но не настолько, насколько он опасался. "Похоже, старик прав, — думал он. — Я не простой вампир. А какой? Что мне дано? Какое такое испытание? Я не хотел никаких испытаний!.." Он наполнил фляги, вышел из часовни и поднял с пола камзол. И не удержался от вздоха сожаления — одежда годилась теперь только для наведения блеска на сапоги: истончившаяся ткань дымилась, а вокруг пуговиц почернела и обуглилась, и пуговицы посыпались на пол. Остатки совсем нового камзола были брошены в ближайший камин.

Ксавьер Людовиг выбрал в гардеробной новую, еще ни разу не бывшую в употреблении, одежду: рубашку с дорогими кружевами манжет и воротника, белый нижний камзол, и верхний — из хорошего сукна красного цвета. Не имея возможности увидеть себя в зеркале, на ощупь расчесал и завязал волосы.

Метательные ножи он разместил за обшлагом левого рукава, стилет — за обшлагом правого, пистолеты — за пояс, запасные заряды — в карманы, фляги привязал к перевязи на шнурах, затянутых хитрыми узлами так, чтобы можно было легко и быстро сорвать их. Сабля — на своем обычном месте. Все лезвия он сбрызнул святой водой.

Он решил искать тварей, пока не наступил вечер, пока они спят или прячутся где-то. Где же?

"Они скрылись через потайной ход, ведший из кухонного котла… Ведший куда?" Вертелом он сорвал закрытую на задвижку крышку и теперь стоял перед этим вмазанным в плиту котлом без дна, когда последние слова старика: "Я всегда буду у тебя за спиной" — вспомнились столь отчетливо, что он обернулся. Конечно же, никого не было.

Он привязал к веревке разбитый кувшин и опустил в люк — глубина оказалась около двух метров. Отбросив последние колебания, он взялся руками за края котла и спрыгнул — глухо брякнули запасные заряды — и огляделся. Вниз круто уходили ступени, он насчитал их девятнадцать штук, дальше пол подземного хода был ровным, а сам коридор — довольно широким: два человека разошлись бы в нем, не задев друг друга.

"Этот ход сделан очень давно и весьма основательно. Кем? Зачем? Потайные переходы занимают в замке больше площади, чем все жилые и служебные помещения. Мне казалось, что я знаю о Кронверке все, а теперь оказывается, что не знаю ничего… Здесь совершенно темно, но я иду так, как будто хорошо знаю направление. И почему я выбрал именно этот ход, а не какой-либо другой? То, что вампиры скрылись здесь вчера, еще не значит, что здесь же следует искать их сегодня… Я даже не задумался о поисках другого хода, другого направления!" — мысли его сбились и смешались и словно затаились, осталось непонятное, незнакомое чувство напряжения, обостренного восприятия — но восприятия чего? Состояние чем-то было похоже на не раз испытанное им чувство в последние секунды перед боем, когда рука уже лежит на рукояти сабли — вот сейчас раздастся сигнал к атаке! Но все же это было не то, не то! Сейчас он просто знал, куда нужно идти и что делать. Откуда же взялось это знание, он не смог бы объяснить. Словно кто-то внушил ему необходимость именно этих поступков, и даже мысли не возникало об иных действиях. Мелькнула мысль: "Так, наверное, гончая несется по следу, не задумываясь и не замечая, куда ведет след и есть ли преграды; для этого выведена порода, и она не умеет ничего другого, она не может без этого: она гонит зверя. Зверя?" Но мысль эта исчезла, и не осталось никаких мыслей и никаких чувств, легкость наполнила тело, руки больше не дрожали; на миг он почувствовал себя гончей — потом исчезло и это.