Замок в ущелье - [35]

— Я люблю его, люблю! — в упоении повторяла Леона.

Внезапно, в порыве охватившего ее блаженства и восторга, она подняла свое лицо к небу и возблагодарила Бога за то, что он послал в ее жизнь лорда Страткерна.

Воспоминание о его чудесных поцелуях, счастливое сознание того, что он любит ее, придавали ей храбрости, наполняя ее душу отвагой, и все же она не могла избавиться от опасений, предчувствуя то, что ожидало ее впереди. Замок показался ей еще более мрачным и угрожающим, чем обычно, когда они переехали через мост, и он навис над ней своей серой каменной громадой. Окна его взирали на нее с неодобрением, суля наказание за проступок.

Леоне достаточно хорошо было известно, что вражда между кланами могла длиться годами, даже столетиями, и уничтожить ее могла только кровь. Но даже и тогда ненависть продолжала жить в сердцах, передаваясь от поколения к поколению, такая же пламенная и необузданная, как и в тот день, когда она возникла впервые.

Однако на этот раз, то, с чем она столкнулась, было не столько враждой между двумя кланами, сколько личной неприязнью, ссорой двух мужчин с разными взглядами и отношением к жизни. Леона представляла себе, в какое бешенство должен был прийти герцог, увидев, что ему бросает вызов какой-то мальчишка, неопытный и самонадеянный юнец, каким наверняка казался ему лорд Страткерн, что он смеет перечить ему, оспаривая правильность его действий.

Леоне казалось, что это не просто схватка двух мужчин, нет, — лорд Страткерн был для нее Ангелом Мщения, несущим свет добра и правды на своих сияющих крыльях, а герцог — страшным великаном-людоедом, воплощением зла, которое Ангел Божий должен был победить.

«Замок людоеда!» Сравнение это снова пришло ей в голову в тот момент, когда она спешилась у громадной, окованной железом двери и грум принял от нее лошадь. Она прошла в дом и увидела мажордома, уже поджидавшего ее в холле. Возможно, это было только плодом ее воображения, но Леоне показалось, что управляющий взглянул на нее неодобрительно.

«Это мое дело, слугам нечего совать свой нос, куда не следует!» — гордо подумала девушка, проходя мимо него с высоко поднятой головой и, держась очень прямо, начала подниматься по лестнице.

Леона прекрасно понимала, что весть о том, что она пересекла границу владений герцога и заехала на земли лорда Страткерна, его давнишнего врага, очень быстро разнесется по всему замку. Охотники, конечно, видели ее и наверняка расскажут об этом. Рыбаки на реке и лесничие, объезжавшие вересковые пустоши, без сомнения, заметили, как она и сопровождавший ее грум подъехали к каменной пирамиде на вершине холма и скрылись из глаз. Сплетня, как лесной пожар, должно быть, уже охватила замок и теперь, возможно, докатилась уже до рыбацкой деревушки, где болтливые женщины передавали ее из уст в уста.

Легко было представить себе, с какой скоростью такое известие могло облететь округу, если вспомнить об огненном кресте, который по первому зову вождя собирал всех воинов клана.

Мать объясняла Леоне, как две обожженные или еще горящие палки связывали вместе обрывком хлыста, смоченным в крови, и гонцы передавали этот крест друг другу из рук в руки по эстафете.

— Один из последних случаев, когда огненный крест использовали как сигнал к сбору, — рассказывала миссис Гренвилл, — был в 1745 году; в тот раз лорд Гленорки, сын графа Брейдала Бейна, послал его, чтобы сплотить воинов своего отца и поднять их на борьбу с якобитами.

— А они находились далеко друг от друга? — спросила Леона.

— Крест пронесли около тридцати миль, и он обошел вокруг озера Тэй за три часа, — ответила мать.

Улыбнувшись, она продолжала:

— Воины клана были очень суеверны; собираясь, они обращали внимание на разные приметы, уверенные в том, что все, что они им предвещают, сбудется. К примеру, если по пути им встречался вооруженный мужчина, они радовались, так как такая встреча обещала удачу и победу над врагом.

— А какие были плохие приметы, мама?

— Увидеть оленя, лису, зайца или любое другое животное, на которое обычно охотятся, и не убить его считалось к несчастью, — отвечала мать. Глаза ее затуманились, словно взгляд их был обращен в прошлое, и она продолжала: — Мне рассказывали, что если босая женщина перейдет дорогу отряду мужчин, они должны были схватить ее и слегка поранить ей лоб, так чтобы кровь осталась на кончике ножа, — это предотвращало беду.

«Странные предрассудки, — думала теперь Леона, вспоминая обо всем этом, и вздрогнула, так как недалеко от замка она только что увидела сороку. — Но ведь совсем не обязательно, чтобы в Шотландии тоже верили, что сорока приносит печаль и невзгоды», — успокаивала себя девушка. Однако поднявшись на верхнюю площадку лестницы, она пожалела о том, что увидела всего лишь одну, а не двух сорок, что означало бы радость.

— Да что же это со мной! — возмутилась вдруг Леона. — Что за глупости приходят мне в голову! В конце концов, что может сделать мне герцог? Официально он не имеет на меня никаких прав, он ведь даже не мой опекун; к тому же у меня папино подданство, так что по документам я англичанка!

И тем не менее Леона знала, что в ней течет шотландская кровь, а значит она не может пренебречь тем, что нарушила запрет вождя, который самолично назначил себя ее опекуном, и вступила в дружеские отношения с его врагом; она жила в его доме и пользовалась его покровительством, так что ее поведение непосредственно касалось и его.