Замок у моря - [35]

Я спросил еще о природе тех далеких, экзотических мест, а когда появилась миссис Роббинс с кофейником и чашкой на подносе, почувствовал, что Пэро рад наступившей в разговоре паузе и собирается перевести его в другое русло.

— Не хочется говорить о грустном, мадемуазель, но видимо общение с несчастным Стивом Харди помогало вам привыкать к холодной Англии? У вас ведь в этом смысле была одна и та же судьба?

Бета ответила не сразу.

— Нет, — качнув головой, наконец проговорила она, — Стив не любил вспоминать свою родину. И вообще ее не любил. Он даже неохотно разговаривал со мной по-испански. — Она еще помолчала, помешивая ложечкой кофе, потом тем же грустным тоном добавила: — Мы жили в разных мирах, мсье. Я — в большой дорогой квартире в центре Буэнос-Айреса. Он — на окраинах, мимо которых мы иногда проезжали за город на машинах. В Англии нет такой бедности и несправедливости, которые испытывают люди там. Здесь этого просто не знают, и я уже поэтому не должна жалеть, что сюда приехала.

— Но здесь Стив Харди стал богатым человеком, не так ли? — невольно вмешался я, чтобы разбавить возникшие темные краски.

— О, да! Но он слишком плохо знал, что это такое. Богатство, ведь это еще и привычка. Джеральд каждый раз привозил ему небольшие подарки. Стив радовался им как ребенок. Хотя сэр Джон открыл на его имя счет и сделал его полноправным наследником фамильного капитала.

— Сэр Джон поступил на редкость благородно, — согласился я.

— Скорее, естественно для благородного человека. К тому же, большую роль сыграл здесь и мистер Уиттон. Он сразу потребовал, чтобы Стив получил все положенные ему семейные права.

— Значит, его жизнь в замке была безоблачной?

— Да, наверное, можно именно так сказать. Впрочем, кажется, все-таки один человек его недолюбливал.

— Кто же?

— Каспер. Хотя, возможно я неправильно выразилась. Стив говорил, что часто ощущает на своей спине его взгляд. Его это немножко забавляло.

— Он говорил это только вам, мадемуазель? — почему-то спросил Пэро.

Девушка не сразу уловила смысл вопроса.

— Не знаю… нет, помню, как он сказал это при мне и Джеральде.

— И как отреагировал Джеральд?

— Никак. Рассмеялся. Мистер Пэро, я сожалею, что вспомнила об этом пустяке. Вы зря придали моим словам слишком глубокий смысл.

— О, никакого особенного смысла, пожалуйста, не беспокойтесь! Но вот, что касается Каспера: вы твердо уверены, что все то время, пока вы сидели в кресле у моря, он находился в кухне?

— Конечно уверена. Хотя я и сидела к нему спиной, но слышала, как он все время возился и посвистывал. Это его манера.

— А море, мадемуазель Бета? Вы ведь все время туда смотрели. Что вы заметили?

— Ровным счетом ничего, мсье. Море в это время, если так можно сказать, совершенно безлюдно. Рыбаки заканчивают утреннюю ловлю к двенадцати часам, а на вечернюю выходят не раньше пяти. И в этом промежутке только отдыхающие могут прокатиться на моторной лодке, но вчера и этого не было. Никто не проплывал.

— Но можно было подойти на моторной лодке и с другой стороны замка, со стороны Престона? Вы бы ведь этого не увидели?

— Не увидела, но, конечно, услышала бы. На воде в спокойную погоду звук небольшого двигателя слышен на триста-четыреста ярдов. — Девушка вежливо улыбнулась, давая знать, что ей пора. — Ваша хозяйка готовит хороший кофе, господа. Но я надеюсь, что вы в ближайшее время попробуете, как я его делаю. Пожалуйста, если будете прогуливаться мимо нашего дома, заходите без ваших английских церемоний. Мы еще не отвыкли от тех простых южных манер.

* * *

— Послушайте, Пэро! — я проводил до калитки нашу обаятельную гостью и вернулся под дерево. — А что если кто-то приплыл со стороны Саутпорта не на моторной лодке, а на веслах?

— Незаметно для девушки?

— Вот именно. Попробуем разобраться в этом математически.

Я провел концом трости прямую линию, изображающую берег над морем, потом круто оборвал ее вниз под девяносто градусов. Затем на суше у берега я изобразил маленький столбик, долженствовавший означать человека, и провел от его верхушки черту к краю. Получился вытянутый треугольник.

— Вот площадка и обрыв. Стулья и кресла стоят на площадке в семи-восьми ярдах от края. Следовательно, даже для вставшего в полный рост человека угол зрения по тангенсу составляет примерно один к пяти. А высота берега в этом месте достигает шести ярдов. — Я продолжил гипотенузу треугольника вниз к предполагаемой морской воде. — Таким образом, взгляд может улавливать только то, что находится на расстоянии от берега не ближе, чем шесть умноженное на пять, то есть не ближе тридцати ярдов. Иными словами, тридцать ярдов от берега — слепая зона, я нигде не ошибся?

— Вы абсолютно правы, mon ami.

— Здесь глубоко и плыть, не шумя веслами, можно всего в десяти-двенадцати ярдах от берега.

— Можно, но только зачем? — Пэро флегматично пожал плечами. — Это не дает экономии времени — почти то же, что идти вдоль берега быстрым шагом.

Я вынужден был согласиться.

— И кстати, чтобы проскользнуть незаметно, значительно удобней пробраться вдоль крутого берега от Саутпорта пешком. Убийца имел возможность спокойно пройти под краем скалы, где расположилась девушка. Полоска берега в этом месте песчаная и шагов не слышно. Затем он мог подняться по выбитым в скале под башней невидимым с берега ступенькам и проникнуть в замок через известную нам потайную дверь. Или просто обойти замок вдоль крепостной стены и попасть с другой стороны в парк. А после убийства таким же образом скрыться.