Замок Спящей красавицы - [42]

У них ушло два часа, чтобы упаковать все красивые платья, которые Йола приобрела у Пьера Флоре. Их оказалось так много, что она была вынуждена одолжить у Эме еще два сундука.

Когда вещи были сложены и она наконец могла лечь в постель, ее долго одолевали тревожные мысли, не давая уснуть. Йола сказала себе, что должна воспринимать происходящее спокойно, все взвесить и обдумать, как учил ее отец.

Хотя разум твердил ей одно, тело кричало, что если бы любовь, в которой признался маркиз, была действительно сильной, он должен был сделать ей предложение. Что бы ни говорила Эме, как бы ни относились во Франции к браку по расчету, лично для себя она предпочла бы сказку о Золушке.

Ей хотелось, чтобы ее любили, не требуя взамен ничего, кроме ее сердца. Она мечтала, чтобы маркиз желал ее так, как она его, видел в ней просто человека, а не владелицу замка и состояния, даже не догадываясь, что ее воспитание ничуть не хуже его.

Разум говорил ей, что это невозможно, что Эме права, что маркиз — француз и как истинный француз привык думать иначе. Но что-то детское в ней подсказывало, что нельзя идти на компромисс и мириться с тем, что маркиз любит ее как мужчина, а не как аристократ.

Временами ей хотелось плакать — особенно когда она вспоминала, как маркиз говорил ей о своей любви. Тогда она пережила мгновения истинного блаженства. И вот теперь это блаженство, это счастье ускользает от нее, и она не может его удержать.

«Если я все-таки выйду за него замуж, — сказала она себе, — я больше не смогу верить его признаниям в любви. Я не поверю, что он чувствовал то же, что и я, что наша любовь от Бога».

Сжав в темноте кулаки, Йола прошептала:

— Он получил бы в качестве любовницы любимую женщину плюс замок в придачу, мне же достался бы мужчина, чья любовь была не настолько сильна, чтобы предложить мне обручальное кольцо.

Наконец рассвело. Йола встала с постели и, отдернув шторы, выглянула в сад. Вдалеке маячили крыши Парижа. Небо над ними было серым, затянутым тучами.

Это знак, подумала Йола, глядя на пасмурное небо, это символ моей будущей жизни — жизни без солнечного света любви, которая преобразила ее так сильно, что она уже не может вернуться к прошлому.

«Как же так получилось? — спросила она себя. — За что мне такие страдания?»

Она прекрасно знала ответы на эти вопросы. Во всем виновата она сама. Приехав в Париж, она совершила страшную ошибку. Она позволила себе то, чего никогда не позволит приличная женщина, и вот теперь наказана за это. Вся ее будущая жизнь будет такой же унылой и серой, как это небо, а любовь так и останется ускользающим призраком.

В эту минуту она решила, что никогда не выйдет замуж за маркиза.

Любить его всем сердцем и знать, что взамен он предлагает ей совсем не ту любовь, какую испытывает мужчина к своей половине, кроме которой для него никого не существует. Что может быть ужасней?

— Я никогда не забуду и никогда не прощу! — произнесла она вслух.

Час был ранний. Йола не стала задергивать шторы. Она снова легла и смотрела, как постепенно светлеет небо. Она представляла себе, как первые лучи солнца играют на башнях замка, блистающих, как позолота.

Почему-то в эту минуту ей подумалось, что замок — причина всех ее бед и несчастий. Он был так прекрасен, так пленителен, что Йола была совершенно уверена: маркиз не стал предлагать ей руку и сердце, потому что не мог отказаться от него.

«Я напишу ему письмо и скажу, что мы никогда больше не увидимся», — сказала себе Йола. Потом вспомнила, что тогда ей придется упрашивать бабашку, чтобы та отменила приглашение в замок. Ей стало не по себе, когда она представила, какой скандал за этим последует и как рассердится бабушка за то, что ее планы изменились. Сложнее всего будет объяснить, почему она решила не выходить замуж за маркиза и почему не желает видеть его в поместье Богарне.

— Нет, никаких писем я писать не буду, — решила Йола. — Я попрошу Эме, чтобы маркизу она сказала то же самое, что принцу Наполеону.

Так можно будет распрощаться с Йолой Лефлёр, а когда она вновь вернется домой, то попробует придумать предлог, почему маркизу не стоит ухаживать за Марией Терезой Богарне.

К ней вошла горничная. Йола встала и оделась в новое элегантное шелковое платье, к которому на случай путешествия полагалась легкая накидка.

Изумрудно-зеленое платье подчеркивало белизну ее кожи, а глаза сияли, как настоящие изумруды. Наряд дополняла небольшая шляпка, украшенная листьями плюща. Йола уже собралась надеть ее, когда раздался стук в дверь.

Горничная пошла открывать, и Йола услышала, как лакей объявил:

— Маркиз де Монтеро прибыл проведать мадемуазель.

Йола бросила взгляд на часы, стоящие на каминной полке. Еще не было девяти утра. Она точно знала, что Эме еще не проснулась; хозяйка дома вставала поздно.

Сначала она хотела сказать маркизу, что они больше не увидятся. Потом поняла, что у него наверняка имелась причина для столь раннего визита и он может потребовать, чтобы она его приняла, вызвав переполох среди слуг.

Она положила шляпку на столик.

— Передайте маркизу, — велела она горничной, — что я спущусь через несколько минут.