Замок. Роман, рассказы, притчи - [13]
В буфете — большой, посредине совершенно пустой комнате — у стен, около пивных бочек и на них сидели крестьяне, но совершенно другие, чем на постоялом дворе, где остановился К. Они были одеты чище, в серо–желтых, грубой ткани платьях, с широкими куртками и облегающими штанами. Все это были люди небольшого роста, очень похожие с первого взгляда друг на друга, с плоскими, костлявыми, но румяными лицами. Сидели они спокойно, почти не двигаясь, и только неторопливым и равнодушным взглядом следили за вновь пришедшими. И все же оттого, что их было так много, а кругом стояла такая тишина, они как–то подействовали на К. Он снова взял Ольгу под руку, как бы объясняя этим свое появление здесь. Из угла поднялся какой–то мужчина, очевидно, знакомый Ольги, и хотел к ней подойти, но К., прижав ее руку, повернул ее в другую сторону. Никто, кроме него, этого не заметил, а она не противилась и только с улыбкой покосилась в сторону.
Пиво разливала молоденькая девушка, по имени Фрида. Это была невзрачная, маленькая блондинка, с печальными глазами и запавшими щеками, но К. был поражен ее взглядом, полным особого превосходства. Когда ее глаза остановились на К., ему показалось, что она этим взглядом уже разрешила многие вопросы, касающиеся его. И хотя он сам и не подозревал об их существовании, но ее взгляд убеждал его, что они существуют. К. все время смотрел на Фриду издалека, даже когда она заговорила с Ольгой. Дружбы между Ольгой и Фридой явно не было, они только холодно обменялись несколькими словами. К. хотел их подбодрить и потому непринужденно спросил: «А вы знаете господина Кламма?» Ольга вдруг расхохоталась. «Чего ты смеешься?» — раздраженно спросил К. «Вовсе я не смеюсь», — сказала она, продолжая хохотать. «Ольга еще совсем ребенок», — сказал К. и перегнулся через стойку, чтобы еще раз поймать взгляд Фриды. Но она опустила глаза и тихо сказала: «Хотите видеть господина Кламма?» К. спросил, как это сделать. Она показала на дверь тут же, слева от нее. «Тут есть глазок, можете через него посмотреть». — «А что скажут эти люди?» — спросил К., но она только презрительно выдвинула нижнюю губку и необычайно мягкой рукой потянула К. к двери. И через маленький глазок, явно проделанный для наблюдения, он увидел почти всю соседнюю комнату.
За письменным столом посреди комнаты в удобном кресле с круглой спинкой сидел, ярко освещенный висящей над головой лампой, господин Кламм. Это был толстый, среднего роста, довольно неуклюжий господин. Лицо у него было без морщин, но щеки под тяжестью лет уже немного обвисли. Черные усы вытянуты в стрелку. Криво насаженное пенсне поблескивало, закрывая глаза. Если бы Кламм сидел прямо у стола, К. видел бы только его профиль, но так как Кламм резко повернулся в его сторону, он смотрел прямо ему в лицо. Левым локтем Кламм опирался о стол, правая рука с зажатой в ней сигаретой покоилась на колене. На столе стоял бокал с пивом, но у стола был высокий бортик, и К. не мог разглядеть — лежали ли там какие–нибудь бумаги, но ему показалось, что там ничего нет. Для пущей уверенности он попросил Фриду заглянуть в глазок и сказать ему, что там лежит. Но она и без того подтвердила ему, что никаких бумаг там нет, она только недавно заходила в эту комнату. К. спросил Фриду, не уйти ли ему, но она сказала, что он может смотреть сколько ему угодно. Теперь К. остался с Фридой наедине. Ольга, как он заметил, пробралась к своему знакомому и теперь сидела на бочке, болтая ногами. «Фрида, — шепотом спросил К., — вы очень хорошо знакомы с господином Кламмом?» — «О да! — сказала она, — очень хорошо». Она наклонилась к К. и игриво, как показалась К.‚ поправила свою легкую, открытую кремовую блузку, словно с чужого плеча попавшую на ее жалкое тельце. Потом она сказала: «Вы помните, как рассмеялась Ольга?» — «Да, она плохо воспитана», — сказал К. «Ну, — сказала Фрида примирительно, — у нее были основания для смеха. Вы спросили, знаю ли я Кламма, а ведь я… — И она невольно выпрямилась, и снова ее победный взгляд, совершенно не соответствующий их разговору, остановился на К. — Ведь я его любовница». — «Любовница Кламма?» — сказал К., и она кивнула. «О, тогда вы для меня… — и К. улыбнулся, чтобы не вносить излишнюю серьезность в их отношения. — Вы для меня важная персона». — «И не только для вас, — сказала Фрида любезно, но не отвечая на его улыбку. Однако К. нашел средство против ее высокомерия. «А вы уже были в Замке?» — спросил он. Это не подействовало, потому что она сказала: «Нет, не была, но разве мало того, что я работаю здесь, в буфете?» Честолюбие у нее было невероятное, и, как ему показалось, она хотела его удовлетворить именно через К. «Верно, — сказал К., — вы тут в буфете, должно быть, работаете за хозяина?» — «Безусловно, — сказала она, — а ведь сначала я была скотницей на постоялом дворе «У моста». — «С такими нежными ручками?» — сказал К. полувопросительно, сам не зная, хочет ли он ей польстить или на самом деле очарован ею. Руки у нее и вправду были маленькие и нежные, хотя можно было их назвать и слабыми, и невыразительными. «Тогда на них никто не обращал внимания, — сказала она, — и даже теперь…» К. вопросительно посмотрел на нее, но она только тряхнула головой и ничего больше не сказала. «Конечно, — сказал К. — у вас есть свои секреты, но не станете же вы делиться ими с человеком, с которым вы всего полчаса как познакомились, да и у него еще не было случая рассказать вам о себе». Но это замечание, как оказалось, было не совсем удачным: оно словно пробудило Фриду из какого–то оцепенения, выгодного для К. Она тут же вынула из кожаного кармашка, висевшего на поясе, круглую затычку, заткнула глазок и сказала К.‚ явно стараясь не показывать ему перемену в отношении: «Что касается вас, я все знаю. Вы землемер. — И добавила: — А теперь мне надо работать». И пошла на свое место за стойкой, куда уже подходили то один, то другой из посетителей, прося ее наполнить пустую кружку. К. хотел незаметно переговорить с ней еще раз, поэтому он взял со стойки пустую кружку и подошел к ней. «Еще одно слово, фройляйн Фрида, — сказал он. — Ведь это необыкновенное достижение — и какая нужна сила воли, чтобы из простой батрачки стать буфетчицей, но разве для такого человека, как вы, этим достигнута окончательная цель? Впрочем, я зря спрашиваю. По вашим глазам, фройляйн Фрида, пожалуйста, не смейтесь надо мной, видна не только прошлая, но и будущая борьба. Но в мире столько препятствий, и чем выше цель, тем препятствие труднее, и нет ничего зазорного, если вы обеспечите себе помощь человека хоть и незначительного, невлиятельного, но тоже ведущего борьбу. Может быть, мы могли с вами поговорить спокойно, наедине, а то смотрите, как все на вас уставились». — «Не понимаю, что вам от меня нужно, — сказала она, и в ее голосе против воли зазвучала не радость потаенных побед, а горечь бесконечных разочарований. — Уж не хотите ли вы отбить меня у Кламма? О господи!» И она всплеснула руками. «Вы меня разгадали, — сказал К., словно ему наскучило вечное недоверие, — именно таков был мой тайный замысел. Вы должны бросить Кламма и стать моей любовницей. Что ж, теперь я могу уйти. Ольга! — крикнул К. — Идем домой!» Ольга послушно скользнула на пол с бочонка, но ее тут же окружили приятели и не отпускали. Вдруг Фрида сказала тихо, угрожающе посмотрев на К.: «Когда же я могу с вами поговорить?» — «А мне можно тут переночевать?» — спросил К. «Да», — сказала Фрида. «Значит, можно остаться?» — «Выйдите с Ольгой, чтобы я могла убрать этих людей. Потом можете вернуться». — «Хорошо», — сказал К., в нетерпении поджидая Ольгу. Но крестьяне не выпускали ее, они затеяли пляску, окружив Ольгу кольцом, под выкрики, по очереди выскакивая из круга. Крепко обнимали ее за талию и несколько раз кружили на месте; хоровод несся все быстрее, крики, жадные, хриплые, сливались в один. Сначала Ольга со мехом пыталась прорваться сквозь круг, но теперь, с растрепанными волосами, только перелетала из рук в руки. «Вот каких людей ко мне посылают!» — сказала Фрида, сердито прикусывая тонкие губы. «А кто они такие?» — спросил К. «Слуги Кламма, — ответила Фрида. — Вечно он приводит их за собой, а я так расстраиваюсь. Сама не знаю, о чем я сейчас с вами говорила, господин землемер, и если что не так — простите меня, и все из–за этих людей. Никого хуже, отвратительнее я не знаю, и такому сброду я вынуждена подавать пиво. Сколько раз я просила Кламма оставлять их дома, уж если мне приходится терпеть слуг всех других господ, то хотя бы он мог бы меня уважать, но никакие просьбы не помогают, за час до его прихода они врываются сюда, как скотина в хлев. Но сейчас я их прогоню на конюшню — там им и место. Если бы вас тут не было, я бы сейчас же распахнула эти двери — пусть Кламм сам их выгоняет». — «А разве он ничего не слышит?» — спросил К. «Нет, — сказала Фрида. — Он спит». — «Как? — воскликнул К. — Спит? Но когда я заглядывал в комнату, он сидел за столом и вовсе не спал». — «А он всегда так сидит, — сказала Фрида. — Когда вы на него смотрели, он уже спал. Разве я иначе позволила бы вам туда заглядывать? Он часто спит в таком положении, вообще эти господа много спят, даже непонятно почему. Впрочем, если бы он столько не спал, как бы он мог вытерпеть этих людишек? Теперь мне самой придется их выгонять». Она взяла кнут из угла и одним прыжком, неуверенным, но высоким — так прыгают барашки — подскочила к плясавшим. Сначала они решили, что прибавилась еще одна танцорка, и вправду было похоже, будто Фрида сейчас бросит кнут, но она его сразу подняла вверх. «Именем Кламма! — крикнула она. — На конюшню! Все — на конюшню!» Тут они поняли, что с ними не шутят: в непонятном для К. страхе отступили назад, под чьим–то толчком там открылись двери, повеяло ночным воздухом, и все исчезло вместе с Фридой, которая, очевидно, загоняла их через двор на конюшню.
Это – `Процесс`. Абсолютно уникальная книга Франца Кафки, которая фактически `создала` его имя для культуры мирового постмодернистского театра и кинематографа второй половины XX в. – точнее, `вплела` это имя в идею постмодернистского абсурдизма. Время может идти, а политические режимы – меняться. Однако неизменной остается странная, страшная и пленительно-нелепая история `Процесса` – история, что начинается с `ничего нелепости` и заканчивается `ничем смерти`.
Написано в ноябре 1919 года, когда Кафка жил вместе с Максом Бродом в Железене (Богемия). По свидетельству Брода, Кафка послал это письмо матери с просьбой передать его отцу; но мать не сделала этого, а вернула письмо сыну «с несколькими успокаивающими словами». Оно переполнено горестными размышлениями автора о том, как тяжелые взаимоотношения с отцом в детстве повлияли на всю его дальнейшую жизнь. Это письмо Кафки полезно прочитать всем родителям, для того чтобы знать, как не надо воспитывать детей.Письмо это часто упоминается Кафкой в письмах к Милене Есенской, Отрывки из него приводились Бродом в его книге «Франц Кафка.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Трагическая обреченность столкновения «маленького» человека с парадоксальностью жизни, человека и общества, человека и Бога, кошмарные, фантастические, гротескные ситуации – в новеллах и рассказах Кафки.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.