Замок Персмон - [5]

— Ничего не просила.

— Ну так умоляю, заклинаю тебя честью и твоей дружбой к нам — никому ни слова! Поклянись!

— Зачем клятвы, если дело идет о чести Эмили?

— Все правильно. Я дурак. Не хочешь ли выпить, закурить сигару… бери, выбирай, я сбегаю за вином.

— Не трудись.

— Какой это труд… — сказал он и исчез, чтобы через минуту появиться с корзиной, полной бутылок.

— Благодарю, я отвык пить ради развлечения…

— Вот сахар и виноградная водка, сделай себе грог!

Он торопливо раскупоривал бутылки. Я начал пить чтобы и его подбить выпить, в надежде, что тогда он проговорится. Но он пил и при этом уходил от моих вопросов с ловкостью, какой я от него не ожидал.

Впрочем, мне быстро надоела роль сыщика. Зачем мне знать имя человека, который вытеснил меня из сердца Эмили? И все-таки, почему она не сказала мне откровенно: я тебя не люблю, я выхожу за другого? Жак, похоже, думал, что она мне это сказала… Я решил идти напролом и прервал его разглагольствования неожиданным вопросом:

— А когда же свадьба?

— Моя? — лукаво спросил он.

— Разве ты собираешься жениться?

— Собираюсь! Но разреши мне пока умолчать о подробностях. Я по уши влюблен и надеюсь, что ко мне тоже неравнодушны. Через месяц я смогу сказать тебе больше.

— То есть через месяц ты разлюбишь эту и полюбишь другую?

— Нет, на этот раз все серьезно, все очень серьезно, честное слово!

— Допустим, но я ведь спрашивал не про твою свадьбу. Не хитри. Я имел в виду свадьбу Мьет.

— Свадьбу Мьет с тобою? К большому моему прискорбию, она под сомнением…

— Под сомнением… чудное выражение! — сказал я желчно.

— Ну, если хочешь, она расстроилась. А виноват во всем ты. Ведь это ты написал Мьет недель шесть назад письмо, где признавался в грехах, сомневался в ее прощении и выражал готовность покориться своей горькой участи? Она засыпала меня вопросами, а я, разумеется, не знал, что отвечать. Она отправилась к твоим. Отца дома не было. Она переговорила с твоей матерью, которая не скрыла от нее, что ты наслаждаешься всеми радостями жизни, и резко добавила, что если твои измены ее возмущают, то это никого не волнует. И что ты вправе теперь рассчитывать на более блестящую партию. Бедняжку Мьет как громом поразило. Но она слишком горда, чтобы жаловаться. Если мать против твоего брака, сестра за тебя ни за что не пойдет.

В полном изумлении от неожиданной выходки матери я все-таки сообразил, что вина и в самом деле моя, встал и простился с Жаком.

— Что-то голова разболелась, — сказал я ему, — ну и досадно, конечно… Давай закончим этот разговор в другой раз. Когда ты ко мне приедешь?

— Приезжай лучше ты, — ответил он, — приезжай в воскресенье. Увидишься с Мьет и сможешь с ней объясниться. До этого поговоришь со своими, узнаешь, нарочно ли они обидели сестру; я уверен, что в любом случае вы останетесь добрыми друзьями.

— Да, братом и сестрой мы останемся в любом случае, — поддакнул я.

Затем мы расстались, он — веселый, как всегда, а я — я в печали. Я был разбит и оглушен, как человек, упавший с крыши на мостовую.

IV

Когда мой сын кончил говорить, мы внимательно взглянули друг на друга.

— Твой рассказ любопытен, — сказал я ему, — но, не в обиду тебе будь сказано, довольно сумбурен. Где доказательство того, что ты застал у Мьет мужчину?

— Как это где? Ведь я собственными ушами все слышал! Разве могла она сказать женщине: «Он здесь, не показывайтесь»? А потом, признание Жака…

— По-моему, ни то, ни другое ничего не доказывает. Ясно только одно — у тебя задето самолюбие. Тебе горько, что Мьет так скоро утешилась…

— Мне горько только, что девушка, в которой я видел святую, оказалась пошлой провинциальной кокеткой.

— Так ты не жалеешь, что ее потерял?

— Нет, не жалею! Тем более, что вообще расхотел жениться и очень рад, что удалось порвать прежние обязательства, не огорчив вас и не причинив неудобств ей.

Я не смог добиться от сына признания в скорбном и глубоком чувстве. Он до того замкнулся в своей гордости, что и меня уверил в своем равнодушии. Было поздно; мы решили ничего не говорить моей жене и отложить до завтра спокойное обсуждение странных событий этого вечера.

На другое утро он спал долго, и я не успел поговорить с ним. В девять часов жена объявила мне о приезде графини де Нив. Я только что сел бриться и предложил жене занять клиентку, пока я не буду готов.

— Где уж мне! — возразила она, — Графиня такая важная, карета у нее такая богатая, лошади… настоящие английские, кучер похож на барина, да еще ливрейный лакей!..

— Неужели это может смутить саму владелицу Персмонской башни?

— Сейчас не до шуток, Шантебель. Зачем ты в десятый раз вытираешь бритву? Давай поскорей!

— Что же мне теперь, горло себе порезать из-за этой графини? И не ты ли сама упрекала меня вчера в недостатке сознания собственного достоинства?

— Вчера я ее не видела. Вот белый галстук и фрак.

— С какой еще стати?.. Мы в деревне…

— Нет, нет, я хочу, чтобы у тебя был приличный вид.

Короче говоря, я вынужден был уступить и наконец в приличном виде прошел в кабинет, где меня ожидала графиня де Нив.

Прежде я видел ее только издали, при свечах, и не ожидал, что она окажется такой молодой и красивой. Ей было лет под сорок, но она все еще была стройна, с нежными красками на лице, с копной белокурых волос Манеры у нее были отличные, и, кроме романа, известного мне только в общих чертах, общество ничего не ставило ей в вину.