Замок Орла - [156]

– Эта девочка умерла! – пробормотал сеньор де Монтегю.

– Эта девочка выжила! – возразил Тристан. – Она жива и знает вас. Она здесь, рядом со своей матерью. Ваша дочь – Эглантина!

– Она моя дочь?.. – в изумлении переспросил Антид де Монтегю.

– Вы позволили себе усомниться, не так ли? – продолжал барон. – В самом деле, кто может поверить, что очаровательная девушка с нежным, чистым взором, этот искренний, невинный ангел – дитя презренного негодяя, подлого хозяина Замка Орла? И тем не менее это правда. Иногда по воле Господа даже на отравленной нечистотами земле вырастают самые прекрасные, самые благоуханные цветы.

– Ах, – прошептал Антид, потрясенный до глубины души, – вот, стало быть, откуда этот странный голос, который взывал к ней в моем сердце… Вот, значит, почему я без гнева внимал ее надменным речам и упрекам, когда она, будучи у меня в руках, без всякого страха угрожала мне… Во мне говорил голос крови: это же моя дочь!.. Моя дочь… я нашел ее, и в такой-то час! О, Бог справедлив!.. Как же он справедлив!

– Да, Бог справедлив, – подхватил Тристан, – и не позволит, чтобы страшные признания омрачили чистые грезы нежной девушки. Эглантине никогда не придется краснеть за своего отца, потому что она никогда его не узнает. Вы хотели навсегда скрыть тайну ее рождения? Что ж, вам это удалось, сеньор де Монтегю – эта тайна умрет вместе с вами. Для людей Эглантина так и останется дочерью врача обездоленных и будет носить имя своего приемного отца до того самого дня, когда станет баронессой де Шан-д’Ивер.

Мертвенно-бледное лицо Антида де Монтегю побагровело, глаза налились кровью.

– Что вы сказали?.. – сдавленным голосом проговорил он. – Что вы сказали?

– Эглантина любит моего сына, а мой сын любит Эглантину.

– Вашего сына?! Он же сгорел в замке Шан-д’Иверов!.. И ваш род должен был оборваться на вас.

– Моего сына спасли из огня, и он стал достойным носителем великого имени, которое отныне возродит… Вот он, сеньор де Монтегю, посморите на него, как вы смотрите на его отца, и увидите, что у Рауля и Тристана не только одна душа, но и одно лицо.

– Ах, – вскричал граф, – не может быть!.. Не может быть! Шан-д’Иверы и Монтегю не могут породниться!.. Кровь Водри и Монтегю кипит от гнева!..

– Кровье Шан-д’Иверов очистит каплю грязной крови, что течет в венах Эглантины.

– Никогда… никогда! Уж лучше пусть она умрет. Я закричу, что она моя дочь и что ей пристало ненавидеть вас всех!

– Вы будете молчать, сеньор де Монтегю!

– Ни за что!

– Будете. Так надо. Я требую!

– Лучше убейте меня, но молчать я не стану.

Рауль сделал знак горцам, охранявшим лестницу.

Двое из них заткнули Антиду де Монтегю рот кляпом, и он, невнятно крича, принялся отчаянно вырываться из их рук, потом упал на пол и забился в страшных судорогах. Затем, мало-помалу презренный негодяй присмирел – и застыл в неподвижности, словно мертвый.

Однако, судя по прерывистому дыханию и злобно сверкавшим глазам, было ясно, что он жив.

Тристан де Шан-д’Ивер наступил ему на грудь.

– Бланш, – сказал он, – приведите Эглантину. Пришло время успокоить бедняжку.

Тут кто-то из горцев крикнул:

– Полковник с капитаном!

В комнату вошли Варроз и Лакюзон.

Тристан указал им на Антида де Монтегю, снова забившегося в ярости у его ног, и прибавил:

– Как видите, справедливость восторжествовала.

– Да, – отвечал Лакюзон, – и, клянусь, дело на этом не закончится, оно будет доведено до полного конца и послужит ярким и грозным примером для будущих предателей!

Потом он спрсил:

– А где Эглантина?

– Здесь, – ответил барон.

В самом деле, девушка, бледная как полотно, но очень счастливая, появилась в узком проеме двери на винтовую лестницу вместе с матерью, которая поддерживала ее, приобняв.

Девушка в порыве радости и сестринской нежности бросилась капитану на шею, потом склонила голову перед Раулем, и, когда он поцеловал ее в лоб, ее бледность вмиг исчезла.

– Дитя мое, – проговорил тогда Тристан дрожащим от волнения голосом, – ваша мать и я – мы оба согласны благословить ваш союз с моим сыном, Раулем де Шан-д’Ивером… Дочь врача обездоленных, двоюродная сестра капитана Лакюзона сделает честь семье, которая ее примет, сколь бы высоко ни было положение этой семьи.

И Тристан с Бланш, эти два мученика, наконец-то спасенные, возложили руки на склоненные головы Рауля и Эглантины.

Владетель Замка Орла, в отчаянии наблюдавший эту сцену, ревел, точно демон, поверженный мечом архангела Рафаила.

Тут Тристан как будто что-то вспомнил.

Он быстро огляделся кругом и заметил:

– Здесь не хватает еще кого-то…

– Кого же? – глухим голосом спросил капитан.

– Преподобного Маркиза.

Лакюзон отвернулся и смахнул со щеки слезу.

– Маркиз ждет нас в Гангоновой пещере, – сказал он.

Затем, отведя барона в сторонку, он шепнул ему:

– Маркиз мертв.

– Мертв? – переспросил потрясенный Тристан.

– Да, мертв, но пока никому ни слова. Пусть его смерть до поры останется в тайне. Такова последняя воля героя, которого больше нет…

Вслед за печальной новостью, которую Лакюзон сообщил барону, на несколько мгновений воцарилась тишина. Странное молчание капитана и барона горцы, свидетели происходящего, могли толковать каждый по-своему. Наконец их предводитель нарушил молчание.