Замок одержимого - [34]

Да и человек, в свой черед, тоже, прямо скажем, хорош. Он так устроен… или так привык: жить в построенном доме, а не в пещере или под открытым небом. Чтобы построить дом, человеку нужны бревна. Чтобы раздобыть бревна, приходится рубить лес. И тем лишать жилища многих зверей, птиц и букашек, в лесу обитающих.

Еще человеку, как и всякому живому существу, нужно кормиться. И даже если он не будет при этом убивать другие живые существа — все равно, просто распахивая поле для посевов, человек наверняка успеет уничтожить немало кротовых норок… к примеру. И не только их.

И коли уж даже просто живые существа, в одном мире рожденные и живущие бок о бок, не могли без того, чтобы друг другу не вредить, если даже они были так устроены — что тогда стоило ждать от сущностей, этому миру глубоко чуждых?

Философы могли сколько угодно спорить, то успокаивая себя рассуждениями об относительности добра и зла, то именуя дьявола «силой, которая вечно хочет зла, но совершает благо». Поэтам не возбранялось лепить красивый образ падшего ангела-бунтаря, видя в оном отражение собственной беспокойной души. Да и ученые были вправе ломать голову над поведением нечисти, ища причины ее враждебности.

Но смысла во всех этих словесных и мыслительных ужимках-прыжках было не больше, чем в раскрашивании плахи в красивый нежно-розовый цвет или в замене колпака палача на шутовской колпак.

Сути-то они не меняли. А заключалась суть в том, что порождения адской бездны, прорвавшиеся в мир живых, не несли с собой ничего, кроме смерти, разрушений, раздоров и мук. Потому что так эти твари были устроены. Потому что ничего, кроме зла во всех его проявлениях, не то что желать, но даже знать не могли. Откуда знать-то — им, в Преисподней рожденным? И потому, что враг рода человеческого не просто так именовался врагом.

Не зря говорил кто-то из схоластов, что не стоит искать сложных объяснений для тех вещей и явлений, которые можно объяснить просто. Так что и по поводу очередного демона — того, что, сбежав из ада, осел во владениях рода Веллесхайм — не стоит ломать голову, ища причины, по которым он едва не погубил всех, в этих землях живущих. Подлинная причина была проста и годилась, по большому счету, для объяснения действий любой адской твари.

Просто оная тварь была так устроена. Не могла не губить жизнь вокруг себя. А если удавалось еще и наложить пахнущую серой лапу на чью-нибудь бессмертную душу — тогда демон и вовсе достигал полнейшей гармонии со своей сущностью. Как, к примеру, пьянчуга, допившийся до того, что уснул на полу в луже собственной блевотины. Ну, или, напротив, художник, написавший картину, которую будут помнить века.

Демона, о котором пойдет речь, звали Скарукс. И с человеком, доверившимся ему, они были знакомы почти с детства. Почти с детства, понятно, человека, а не Скарукса. Демон-то при всем желании не смог бы назвать свой возраст. Ведь большую часть… нет, не жизни, скорее, существования, он провел в Преисподней. Где время значения не имеет — оно течет лишь для живых.

Что еще не имело для демонов смысла, так это чувство долга. Сколь бы сказочники ни потчевали детей и дураков побасенками о том, как простому колдуну или даже простому деревенскому охламону удавалось обмануть гостя из Преисподней, опутать продуманной сделкой, заточить в простой кувшин или иную подобную утварь да заставить служить себе на многие годы вперед. Золотишко подносить, пакостить недругам и все в таком духе. Будь в оных россказнях хотя бы капля правды, Скарукс, по меньшей мере, признал бы, что своим освобождением из вечного пекла он обязан именно человеку. И, наверное, не стал бы хотя бы этого человека губить.

Человек тот, кстати, не был колдуном. Не проводил запретных ритуалов на кладбище, не приносил кровавых жертв и не читал исполненные богохульств заклинания из книг, чьи авторы давно и заслуженно преданы анафеме. Предпосылки прихода Скарукса в этот мир оказались гораздо проще и прозаичнее.

Подрастая, обзаведясь первыми угрями на лице и первыми волосками где-то еще, помимо головы, человек взамен утратил ту незримую, но непоколебимую для темных сил защиту, которую дает Всевышний каждой невинной детской душе. Со временем он, конечно, научился бы жить собственным умом, отличая плохое от хорошего и просчитывая последствия тех или иных поступков. Но пока этого не произошло, был человек крайне уязвим для разных искушений. И для искусителей — для них такой человек, с душою беззащитной и метущейся, становился легкой добычей. Вроде перезревшего плода, к которому достаточно руку протянуть.

Вот рука и протянулась. Хоть и невидимая. Зато оттуда, откуда, как известно, нет возврата. Но вот возможность побега, как видно, существует.

Когда Скарукс впервые обратился к человеку, попытался прощупать его и попробовать на прочность — тот принял демона просто за внутренний голос. Некое труднообъяснимое, но настырное чувство, следуя которому, можно избежать неприятностей. А то и преуспеть даже. О том, что для преуспеяния неплохо бы своей головой почаще думать, человек еще не понимал. Да и не успел понять в последующие годы: Скарукс о том позаботился.