Замок из песка - [11]

— Извините, пожалуйста, — Ларискин голос просто сочился патокой, — вы не подскажете, кто сегодня танцует?

— Настя Серебровская, — девушка доброжелательно улыбнулась. — И Андрей Вихрев…

— Как Вихрев? — тупо переспросила Никитина. А я почувствовала, что букет в моих руках тяжелеет с каждой секундой. Вместо ответа та порылась в сумочке и протянула программку, в первой же строке которой значилось «Граф Резанов — Андрей Вихрев». Мне немедленно захотелось выскочить вон из зала, но Лариска незаметно удержала меня пальцами за подол юбки и продолжила изучать список исполнителей. Когда она снова подняла голову, лицо ее светилось тихим торжеством.

— Все нормально, — сообщила она, беря меня под локоть и отводя в сторону. — Мой Алеша танцует сегодня Юродивого!..

Спектакль был как спектакль. Видимо, не хуже и не лучше, чем обычно. Потому что зрительницы так же заходились в аплодисментах и так же блаженно затихали под музыку «Белого шиповника». Так же восхищались первым появлением Кончиты, и так же хихикали, когда на заднике возникал слайд — лик Богородицы с иконы Андрея Рублева. Конечно, «чудный взгляд вишневый», про который пел Резанов с фонограммы, никак не ассоциировался с традиционными иконописными мешками под глазами. Но меня почему-то это девичье хихиканье всегда ужасно раздражало. А сегодня меня раздражал еще и Вихрев, и я прикрывала глаза, как только он появлялся на сцене.

Так было удобнее представлять. И я представляла себе, что это Алексей в просторной белой блузе под исступленный шепот Кончиты мечется по сцене, что это он обнимает ее ноги и он приникает обессиленно к ее телу, лежащему поперек его колена.

Никитина танец Вихрева никак не комментировала. Зато по поводу Иволгина несколько раз восхищенно высказалась:

— Вот что значит настоящий мужик! Не только в балетных трико, но даже в холщовых штанах видно!

К концу второго действия мои зубы уже выбивали мелкую дробь, а Лариска, наоборот, совершенно успокоилась.

— Ну что ты трясешься? — наставляла меня она. — Это мне бояться надо! А тебе-то что? Отдашь цветы и пойдешь! Главное, не забудь что-нибудь сказать, чтобы он в ответ тоже голос подал.

— Но ведь Юродивый — совсем даже не главная партия, — робко протестовала я. — На меня же как на дуру будут смотреть, когда я поплетусь к нему с цветами.

— Ничего. Ты вспомни «Лебединое»! Там вообще какой-то девчонке из кордебалета букет подарили!

— Так это, наверное, мама ее была или еще какая-нибудь родственница.

— А ты чем не родственница? — Никитина успокаивающе похлопала меня по плечу. — Не боись, Настасья, все будет нормально.

Но «нормально» не получилось… Началось с того, что я зацепилась каблуком за какую-то металлическую скобу на сцене и долго дергала ногой, пытаясь освободиться. Сзади деликатно покашливала девушка с букетом, которой я мешала пройти. В конце концов ей удалось обогнуть меня, и она решительно направилась с цветами к моей тезке Насте Серебровской. Аплодисменты усилились, когда Серебровская, приняв розы, склонилась в глубоком реверансе. Потом откуда-то возник мужчина с цветами, тоже вручил их солистке, а Вихреву зачем-то пожал руку. И тут наконец освободилась я.

Наверное, все произошло значительно быстрее, чем я потом себе представляла. Во всяком случае, Лариска утверждала, что это было похоже на сцену из смешного мультика. Я иду по сцене мимо Серебровской, которая и так уже держит два букета, нервно тереблю торчащие из целлофана стебли роз. И тут Андрей Вихрев, логично рассудивший, что если цветы не солистке, то, значит, ему, делает шаг мне навстречу и радушно улыбается. Я все с тем же испуганным выражением лица огибаю его, сделав большую петлю по сцене. Зал хохочет, а я, как танк, надвигаюсь на стоящего где-то бесконечно далеко Алексея. До сих пор помню его удивленно округляющиеся глаза…

Иволгин, в отличие от Вихрева, почему-то сделал шаг назад. Грудь его все еще часто и тяжело вздымалась, а по вискам текли капли пота. Я же, теоретически знающая, что такое театральный грим, вдруг замерла в тупом недоумении. Глаза его, из зала казавшиеся просто огромными, были жирно подведены широкими черными линиями, причем линия нижнего века шла чуть ли не на уровне скул. Так же откровенно были намечены и брови. Зато я разглядела, что его собственный нос — чуть длинноватый и заостренный, скулы довольно широкие, а глаза пусть и не такие гигантские, но определенно красивые. Карие, с мелкими темными крапинками…

Я стояла окаменев, а зал тем временем уже откровенно смеялся. Очнулась я внезапно, будто меня окатили ведром холодной воды. На негнущихся ногах подошла к Алексею, протянула ему розы и сказала: «Спасибо!» Что полагается отвечать в таких случаях на «спасибо», я тогда еще не знала. Наверное, не знал и Иволгин, потому что он вдруг стеснительно улыбнулся и произнес:

— Пожалуйста.

Как первоклассник на уроке вежливости…

Я не помнила, как сошла со сцены, как отыскала свое место в зале, как получала пальто в гардеробе и как вышла вместе с Никитиной на улицу. Перед глазами все еще стояло его лицо с милой, застенчивой улыбкой. Лариска же, весьма довольная сегодняшним вечером, что-то негромко напевала себе под нос. Я прислушалась.