Замочная скважина - [15]

Все ведь было хорошо – как у всех и даже лучше. Лида, красавица удивительная, могла рассчитывать на блестящую жизнь, а оказалась здесь, в этой хоть и новой, но тоскливой серой девятиэтажке на краю Москвы, в стандартной квартире с маленькой кухонькой, вдвоем с сыном, которого она любила, но уже давно не понимала и не пыталась понять. Она бы уехала к черту на кулички, если бы могла. Лишь бы не здесь, не в этом доме. Лишь бы начать все сначала.

Зачем она все это устроила – свой собственный маленький ад? Медленно, каждый день поджаривала себя на углях. За какие грехи? В чем она была виновата?

Лиде нравилось, что она такая замкнутая, красивая, не такая, как все. Она не хотела, чтобы соседи лезли в душу. Не собиралась заводить друзей и подруг. Зачем? Языками молоть и советы слушать? Она обложила себя броней, пуленепробиваемым стеклом и жила в этой капсуле – одинокая, независимая, холодная. Только этот дурак Мишка что-то в ней почувствовал. Разглядел живое начало. Или просто пьяный был?

Лида не всегда была такой замороженной. Да, она прекрасно знала, что тетя Рая именно так ее и называет – замороженной рыбой. Когда-то, да совсем недавно, если разобраться, Лида была веселой, шебутной красоткой, с большими амбициями и колоссальной, уникальной для женщины уверенностью в себе и в своем будущем. Еще в институте она перебирала поклонников, но не устояла перед высоким, красивым как бог Пашкой. Тот был не из Москвы, из Новосибирска. Говорил смешно, одевался просто, но пользовался своей красотой. Лида смотрела на него и не могла понять, как у мужчины могут быть такие волнистые, густые волосы и такие неприлично голубые глаза. Лида сама вышла за него замуж. Она его выбрала и предложила себя. Пашка не отказался. Валерка родился почти сразу. Тоже редкий случай – он оказался похож на мать.

Потом были суматошные годы семейной жизни – прописка Пашки в Москве, мучительный размен родительской квартиры Лиды, ссоры с родителями, не одобрившими зятя, примирения, поиски работы, очередь на кооператив и, наконец, переезд сюда, в новый долгожданный дом. Только уже без Пашки.

Для Лиды измена мужа не стала страшным ударом или откровением. Она спокойно перенесла бы его роман на стороне, закрыла бы глаза. В принципе ей было наплевать на то, кто с кем спит, включая мужа, – она была слишком уверена в себе и знала, что Пашка от нее никуда не денется. От таких женщин, как она, не уходят. Изменяют, но не уходят. Это она может уйти, а он – никогда. Но вот чего она никак не могла понять и никак не ожидала, с чем не смогла смириться и что резануло ее так больно – так это то, что Пашка уйдет к ее собственной двоюродной сестре, которую Лида никогда ни во что не ставила и к которой относилась в лучшем случае с жалостью. Она не могла предположить, что он не просто изменит, а влюбится по-настоящему, с той силой, которую Лида никогда не знала. Сестра, Ирина, появлялась на всех праздниках и потом пропадала. Эта тихая женщина, с точки зрения Лиды, не могла вызвать такое сильное чувство, как любовь. И уж точно к ней нельзя было воспылать страстью. ТАКАЯ женщина могла вызвать только жалость.

Ира ходила в длинных вязаных юбках в пол, неумело скрывая свои некрасивые, полные ноги. Она никогда не пользовалась косметикой, не красила волосы, ничего с собой не делала. Заматывала хилый пучок на затылке, подбирала невидимками с боков и всё – уже готова. Потрескавшиеся губы, невыщипанные брови, маленькие, глубоко посаженные глазки. Лида часами рассматривала фотографии с семейных торжеств, на которых эта двоюродная сестра оказывалась в самом дальнем ряду, пятно, а не лицо, и ничего, ну ничего привлекательного в ней не видела. Одни недостатки. Помыть, покрасить, переодеть, и то не факт, что что-то приличное получится – тетка и тетка, каких тысячи. Ну почему она вечно ходит в этих трикотажных юбках, обтягивающих крутые бока? Юбки Лиду особенно раздражали, прямо до истерики доводили. По сравнению с Лидой Ира была никем. Вот это и ударило по Лидиному самолюбию, женской сущности. Как мог Пашка уйти к этой? Если бы он изменил ей с молодой красавицей или польстился на деньги, карьеру, положение, Лида бы его поняла. Но тут она отказывалась понимать. О том, что Пашка бросил не только ее, но и сына, Лида даже не подумала. Валерка в этой связке отсутствовал.

Но это было потом, много позже, когда уже все было кончено – и семейная жизнь, и вообще какие-либо отношения. Лида ложилась спать, закрывала глаза и представляла себе лица Паши и Иры. Изводила себя воспоминаниями, от которых не могла избавиться. Каждый вечер, каждую ночь она вытаскивала из памяти – по крупицам, по обрывкам, все, что было связано с ним и с ней. Эта привычка, как счет овец перед сном, граничащая с мазохизмом, стала для Лиды ритуалом – изматывающим, вытягивающим всю душу.

Она не могла простить мужу то, как он ушел. Пашка тогда пропал. Не вернулся из института, где работал младшим научным сотрудником. Лида даже не начала беспокоиться, и на следующий день сердце не дрогнуло. Он и раньше пропадал у друзей на пару дней. Только через неделю она позвонила в институт и попросила Пашу к телефону. Но какая-то дура лаборантка повесила трубку, и больше к телефону никто не подходил. Лида поехала в институт, однако дальше проходной не прошла. Институт, в котором работал Пашка, был закрытым – никакой информации, никаких посторонних. Лида устроила скандал, показывала паспорт с печатью загса, но ничего не добилась. Ей даже не сказали, ходит Пашка на работу или нет.