Наместник поднимается из кресел, упирается ладонями в столешницу и грозно оглядывает собравшихся из-под насупленных бровей.
— Может быть, — рука наместника сжимается в кулак и рубит дрогнувший, непривычный к такому обращению воздух, — кое-кто здесь считает, что публиковать эту информацию стоило сразу в «Таймс» или «Дэйли Миррор»? Или немедленно отчёт по полной форме в канцелярию микадо предоставить?
В зале повисает зловещая тишина. Только слышно, как отчаянно бьётся об оконное стекло муха, осознавшая, что стала носителем секретной информации. Адъютант наместника с кривой ухмылкой подходит к окну и медленно, напоказ давит несчастное насекомое. Зловещий хруст внешнего хитинового скелета жертвы потом долго вспоминали встречавшие наместника чины. Каждый, буквально каждый, представляет вдруг себя на месте невинного существа, смятого безжалостной ладонью государственной необходимости.
— Возможно кто-то из вас эдакие отчётики регулярно пописывает и отсылает нашим желтолицым соседям?
Наместник подаётся вперёд, пронзительным взором впивается в глаза господ генералов и адмиралов. Тем хочется зажмуриться. Кровь отливает от начальственных щёк, щеконосцы пятятся.
— Ну, нет, так нет, — внезапно успокаивается оказавшийся столь страшным начальник, — это я могу только приветствовать.
Собравшиеся переводят дух, но голос наместника вновь обретает жёсткость:
— Но если хоть одна собака в окрестностях пронюхает, о чём мы тут говорили…
Господа командиры всем телом показывают, что ни в коем случае, ни за что, и вообще, все они будут немы, как могила. Опять же, зачем собакам такая информация? Они больше по помойкам…
— Ну то-то же, — окончательно успокаивается наместник. — А теперь, господа, поговорим о надвигающейся угрозе.
***
Возвращаясь с очередного собрания общества любителей хорового пения, на коем оные любители с энтузиазмом и душевным подъёмом разучивали новую песню, Вера Алексеевна зорко осматривала из своего ландо территорию вверенного ей волей случая гарнизона. В голове продолжал вертеться бодрый напев: «Если завтра война, если завтра поход…»
Настроение у госпожи комендантши было вполне боевое, так как не привыкла она пасовать перед трудностями, но преодолевала их всю прошлую жизнь. А уж теперь, с такими возможностями, стыдно предаваться унынию.
Встречные дамы госпоже Стессель улыбались мило, что вовсе не обманывало генеральшу — жизненный опыт позволял, не оглядываясь, знать, с какими рожами они таращатся ей в спину. Солдаты подтягивались, провожая коляску, матросы заранее демонстративно поворачивались спиной — в упор мол, не видел, виноват. Мастеровые деловито топали по своим делам, немногочисленные в эту пору бездельники шлялись по набережной. Вдруг взгляд Веры Алексеевны зацепился за совершенно невозможную здесь, но, как ни странно, знакомую фигуру. Опираясь о парапет набережной на акваторию порта пялился невысокий толстяк, одетый в зимнюю куртку. Ошибки быть не могло – именно с этим мужчиной она встретилась в Москве, в пивной, после чего они втроём обсуждали вопросы истории и текущую политическую ситуацию.
— А ну, стой! — крепкий кулачок Веры Алексеевны чувствительно толкнул кучера в поясницу в районе правой почки. Осаженные с рыси кони захрапели, приседая на задние ноги и задирая головы.
— Зря вы так, — немедленно оглянулся старый знакомец, — вовсе незачем обижать этих славных животных!
— Садитесь, Николай — вспомнила вдруг Вера Алексеевна имя случайного собеседника. Ой, случайного ли? — подумалось вдруг.— Поговорить нужно.
— Отчего бы и не поговорить с такой очаровательной собеседницей, — широко улыбнулся попаданец, и легко запрыгнул в коляску. Элегантный экипаж застонал рессорами, заскрипел лакированной кожей кузова, опасно накренился, но выдержал.
***
Сердце, несчастное больное сердце немолодого уже генерала давешней мухой стучало в грудь коменданта. Немного утешал тот факт, что изнутри. Если б наоборот — просто ложись и помирай. Верный Водяга вовсе испереживался — за кормильца-благодетеля, и за себя, бедного (не успел ещё состояния нажить, не успел, а теперь, может статься, и не успеет). Каково это — своими ушами слышать, что объём — слово-то какое подобрал нерусское! — невыполненных работ наместник будет сравнивать с уровнем благосостояния ответственных лиц! Это, если подумать, подрыв устоев, на святое ведь замахнулся, ирод. А что делать?
— Ох, Господи, за что караешь? — Стессель стащил с головы фуражку и осенил себя крестом — вдруг да поможет? Кроме Господа уповать уже и не знал на кого.
— Не забыть телеграммку отбить государю, может, найдёт укорот на супостата со знаком антихристовым…
От пережитого у коменданта разыгрался аппетит, поэтому из экипажа у ворот своего домика (после страшной беседы Стессель даже в мыслях опасался называть своё жилище особняком), он выбрался с неподобающей его положению поспешностью. Водяга не успел выпрыгнуть раньше патрона и поддержать его на ступеньках.
— Верунчик, душа моя, я голоден, как волк! — Воскликнул генерал, нетерпеливо двигаясь к комнатам супруги. Из боковушки выглянула дежурная сиротка: