Замкнутый круг - [39]

— Хто цэ такий? — услышал Борис.

— Новэнький.

— Ещо одна смертна душа.

— Цыц, придурок…

Борис оглянулся. Худой, долговязый бандеровец разделся догола и ногтями давил в складках одежды вшей. Косые шрамы на его спине и груди говорили о том, что бандит не раз побывал в когтях смерти. Боярчук присел неподалеку от него.

— Сожрали? — спросил он долговязого.

— Здесь вопросы задаю я, — небрежно процедил сквозь зубы бандит.

— Уж не в ЧК ли я попал?

— Куда попал, скоро узнаешь, — все так же, не глядя на Бориса, продолжал долговязый. — А вот откуда ты к нам залетел, это уже нам предстоит узнать.

— И много вас таких любопытных? — Борис лег на спину.

— На тебя хватит.

Бандит начал одеваться. В украинской вышиванке и слегка обвислой шляпе он стал похож на сельского учителя. Только круглых стекляшек очков не хватало на продолговатом лице.

— Пойдем за мной, соколик! — позвал он Бориса.

Чуть в стороне от поляны в кустах густого ольшанника на склоне оврага был скрыт бункер. Они спустились в него. На нарах дремал парень с землистым серым лицом и подслеповатыми глазами. Увидев вошедших, встал, почесывая живот, дыхнул перегаром:

— Опять к нам? И так уже как у бочке огурцов насолено, а ты каждого приблудного к нам прешь!

— Закрой поддувало! — все так же бесстрастно, но не терпящим возражения голосом проговорил долговязый. — Определи ему место и без моей или Сидора команды на свет не пускать.

Повернулся и ушел.

— Мое дело телячье, — сказал парень.

— Он из начальников? — спросил Боярчук.

— Прыщ? Служба безпеки, слышал о такой? Немого заговорить заставит. Некоторых от одной его ухмылки понос прошибает, а ты спрашиваешь, кто это? Одним словом — Прыщ!

Бандеровец показал Борису место в углу на верхних нарах.

— Там сыро, один черт никто не спит.

Боярчук ждал, что его позовет Сидор. Но у главаря, видно, были свои соображения.

«Начнут собирать дополнительные сведения, — размышлял Борис, — обязательно выйдут на отца с матерью. Те подтвердят, что долго считали меня пропавшим без вести и только после изгнания немцев получили весточку с фронта. Никаких подробностей я в письмах не сообщал, значит, Прыщ начнет проверять ту версию, что знает Степанида. Только бы не напутала она».

При мысли о Степаниде щемящая тоска ворохнула его сердце. Он вспомнил ее полные слез глаза при прощании, дрожащие губы. Сейчас он чувствовал в себе неизмеримо большее, чем простую благодарность к этой женщине. И вместе с тем не мог принять того обстоятельства, что Степанида связана с бандой.

Снова пришел подслеповатый парень. Подал Борису прожженный в нескольких местах матрац. Спросил:

— Пить станешь?

Боярчук отказался.

Парень посмотрел на него непонимающе, подтянул необъятные штаны выше пупа и крепко завязал на поясе веревку. Потоптался на месте и вышел в соседнее помещение, загремел кружкой.

К вечеру в схрон потянулись бандеровцы. Обросшие, хмурые. Молча развешивали по Стенам оружие, раздевались, некоторые до исподнего, истово чесали грязные, искусанные насекомыми тела. На Бориса никто не обращал внимания. Видимо, уже знали о нем.

— Пойло давай!

Слова обращались к дневальному — тому же подслеповатому парню. На столе враз появились глечик литров на пять, сало, яйца, моченые огурцы, блюдо с квашеной, дурно пахнущей капустой и давнишние заплесневелые сухари.

— Опять хлиба немае?

— Ось бы намазать маслом скыбку…

— А рожна тоби нэ трэба?

И старший привычно закатил кому-то звонкую оплеуху. Возражений не последовало.

Боярчук проголодался. Соскочил на пол, бесцеремонно подсел к столу. Ему без лишних слов протянули кружку с самогоном. Борис залпом выпил все до капли, захрустел соленым огурцом.

— Сидор за ради своего спасения мог бы и консерву подбросить, — сказал жалевший о хлебе с маслом.

— И казенки выделить из своих припасов, — поддержали его другие.

— Разве не все одинаково кормятся? — как можно развязнее спросил Борис.

— Ты ж, гутарят, на фронте в охвицера вышел. А не знаешь, як вашего брата питали? — уставился на него пьяными немигающими глазами пожилой или до такой степени испитый бандеровец, что сидел напротив.

— С командиром дивизии за одним столом не сиживал, не скажу. А те, что жили с солдатом в одном окопе, из одного котла с ним и ели. На фронте это закон.

— Брешешь!? А доппайки кому давали?

— Пропаганду пущает! Прыща позвать!

В схроне мгновенно установилась тишина.

— Выпьемо! — простуженным басом внушительно крякнул сидевший рядом с Боярчуком бандеровец и чокнулся своей кружкой с Борисом.

— Нет, ты погоди, — заерепенился мужик напротив.

— Заткнись! — сразу кинулись к нему несколько человек. — Ты бы под пулями такой шустрый был! Только здесь храбрые глотку рвать!

— Всем спать! — стукнул кулаком по столу старший — звероватого вида, но мелковатый телом дядька. — Прибью, ежели кто пикнет.

Бандеровцы, понуря головы, расползлись по нарам. За столом остались сидеть только двое: старшой и тот, кто поддержал Бориса.

Боярчук долго не мог заснуть. Как держать себя в банде, он знал: с волками жить — по-волчьи выть. Иначе не сносить головы. Вся дисциплина бандитов держалась на страхе получить пулю в затылок за непослушание или удавку на горло за ропот и сомнения. Но стрелять здесь мог тот, кто правит. Поэтому первой задачей Борис поставил себе войти в окружение Сидора. Доверие у того он вряд ли сможет заслужить, а вот заинтересовать сотника чем-то, навязать ему план действий…