Замки на их костях - [10]

– Ваше Величество, – говорит она королю Варфоломею, и заготовленные ранее слова теряются где-то у нее в голове. Дафна должна была произнести какую-то формальность, обещание верности, но все ее мысли крутились вокруг того, насколько ей холодно.

Однако улыбка короля Варфоломея такая добрая, словно луч тепла, что Дафна цепляется за нее.

– Добро пожаловать во Фрив, принцесса Дафна, – говорит он на бессемианском языке, прежде чем повернуться туда, где Байр помогает Клионе выбраться из реки. – Как прошел переход? – спрашивает он Байра по-фривски.

Байр смотрит на короля, не удосужившись кланяться даже тогда, когда Клионе удается сделать неуверенный реверанс. Вместо этого он хмуро пожимает плечами.

– Я не понимаю, какая теперь в этом необходимость, – бормочет он, переводя взгляд на Дафну.

Король Варфоломей вздрагивает и качает головой.

– Многое поставлено на карту, Байр.

Байр смеется холодным и резким смехом.

– Многое? – спрашивает он. – Что, торговые пути и принцесса каннадрах важнее, чем…

Король заставляет его замолчать и смотрит на Дафну, а та, завернувшись в теплое одеяло, пытается понять, что она только что услышала.

– Ваша мать заверила меня, что вы внимательно относитесь к учебе, в том числе к фривскому, – говорит он, улыбаясь, хотя улыбка кажется натянутой. – Прошу прощения за манеры Байра. У нас есть палатка, где вы можете переодеться в сухую одежду. Леди Клиона, не могла бы вы провести ее туда, пожалуйста, и тоже переодеться во что-нибудь сухое? Пусть я и король, но ваш отец оторвет мне голову, если вы простудитесь.

Клиона делает реверанс.

– Конечно, Ваше Величество. – Она хватает Дафну за руку и уводит ее в сторону палатки из мешковины, установленной между двумя высокими соснами.

– О чем они говорили? – спрашивает Дафна.

– Я не совсем уверена, – признается Клиона, закусывая нижнюю губу.

– И это слово? – давит Дафна. – Каннадрах?

– У него нет бессемианского эквивалента, – говорит Клиона. – Ближе всего будет «нежная», но это слово не совсем подходит. Вообще его используют для описания того, кто привык к роскошной жизни.

Дафна умеет читать между строк – он назвал ее снобом.

Софрония

Потребовалось два дня, чтобы попасть в Темарин, и еще один день, чтобы добраться до окраин Кавелле, столицы страны, и до сих пор поездка проходила относительно спокойно. У Софронии в животе все сжалось, и она гадает, из-за ухабистой ли это дороги, или из-за ее нервозности по поводу того, что она наконец-то встретит Леопольда лицом к лицу, а возможно, и то и другое вместе. Еще и новый темаринский корсет затянут так туго, что ей приходится дышать очень поверхностно, чтобы не чувствовать, как китовый ус впивается в ее грудную клетку.

Все, что она может сделать, чтобы сосредоточиться на медленных, неглубоких вдохах, – это слушать, как ее спутницы по карете болтают на быстром темаринском языке, который она понимает где-то лишь на три четверти. Она думала, что говорит на нем свободно, но, с другой стороны, никогда и не практиковалась ни с кем, кто говорил бы по-настоящему свободно на темаринском.

Одна из женщин, герцогиня Генриетта, – троюродная тетя Леопольда, а другая, герцогиня Бруна, – его тетя по отцовской линии. Когда они ей представлялись, Софрония улыбалась и кивала, словно ее не заставили заучить родословную королевской семьи Темарина еще до ее шестого дня рождения. Как будто она не знает, что муж герцогини Бруны, любитель азартных игр и женщин, оставил некогда прославленную семью по уши в долгах, или что старший сын герцогини Генриетты поразительно похож на камердинера ее мужа. После стольких лет изучения их имен, имен и возрастов их мужей, детей и других родственников, личная встреча с ними производит странное впечатление. У нее на глазах словно оживают персонажи из книги. Громкие и пьяные персонажи.

Она переводит взгляд в окно на тихий лес окраин Кавелле, стараясь не думать о том, что ее ждет впереди. Примерно через час она наконец встретится с Леопольдом. Это кажется нереальным, ведь за последнее десятилетие они обменялись, должно быть, сотнями писем. Письма, которые сначала были сухими и натянутыми и содержали обычно лишь несколько формальностей, со временем превратились в пачки страниц, в которых подробно излагались их личные мысли и подробности повседневной жизни. Ей кажется, что в некотором смысле она уже знает Леопольда лучше, чем кого-либо другого, кроме, может быть, своих сестер.

Но это не так, напоминает она себе. Досье, которое дала ей мать, доказывает это. Леопольд, которого она знала, не стал бы утраивать налоги для своих подданных, чтобы увеличить собственное богатство. Он не стал бы выселять две дюжины семей и разрушать их деревню, чтобы построить новый охотничий домик. Он бы не стал казнить того, кто нарисовал на него карикатуру. Но настоящий Леопольд сделал все это и даже больше с тех пор, как занял трон в прошлом году.

На самом деле, она знает его не больше, чем он знает ее, и она этого больше не забудет.

«Все в Темарине наши враги, Софрония, – говорила ее мать, передавая досье. – Если ты не будешь об этом помнить, то всех нас обречешь».