Замки - [62]

Потрепала меня по щеке.

И ушла.

Я действительно пошла в магазин. Может, «Сильпо» даст мне дельный совет. На чеках печатали предсказания. Прямо под ценой. Я даже установила связь: чем больше денег выкладываешь, тем радужнее перспективы. За пятерку я как-то получила предостережение: «Враг скрывается за вашей спиной», а сотка подействовала внушительнее: «Вас ждут перемены к лучшему, откройтесь им».

Аня рассказывала мне об эффекте Барнума[64]. О том, почему люди так любят психологические тесты в соцсетях. Почему радостно читают в гороскопах о том, что они вспыльчивые, но щедрые, как и положено Львам. О том, что сейчас они остро нуждаются в тепле, но отвергают тех, кого любят, потому что новолуние. О том, что на этой неделе их ждёт черная полоса, но скоро наступит белая.

Потому что так сказал чек в «Сильпо».

Потому что случайный генератор чисел или тетка редактор, которая строчит тексты для гороскопов под мелодичный телевизионный гомон. Надо же, богатый полюбил бедную, скоро свадьба.

Я все понимаю, но сейчас мне просто хочется купить себе плитку белого шоколада и надеяться, что чек скажет что-нибудь хорошее.

Иногда так важно услышать «что-нибудь хорошее». Любую банальность. Даже если говорит всего лишь черный маркер на стене. Когда я иду в школу, утром, я прохожу мимо надписи «сейчас не время» и это меня подбадривает. Это значит, что потом всё будет. В будущем. Кому еще верить, как не стенам родного района? Главное не засматриваться – можно наступить на собачье дерьмо.

Мама послала за консервированными ананасами, сметаной и дегтярным мылом. В последнее время меня постоянно обсыпает, и она каждый день выдумывает новые способы расправы над прыщами. Вычитала, что неплохо помогает умываться дегтярным мылом. Мне нравится, как оно пахнет. Запах неприятный, но что-то в этом есть.

Иногда у мамы бывают периоды обострения. Обычно это совпадает с периодом, когда папа уезжает на дачу собирать виноград. Сам делает вино, из вина гонит самогон.

В такие периоды я становлюсь ей дико интересна, она поливает полузасохшие цветы, разбирает свою комнату, практически полностью заставленную ненужными вещами, весело выносит мусор, даже моет окна. Она никогда не просит помочь. А я не предлагаю, потому что не хочу это делать. Иногда она намекает. Громко вздыхает, сокрушается, что спина уже не та, молча дуется. Но никогда не просит. Только говорит, уже после того, как закончит со всеми делами, что она всегда помогала своей матери.

Я тоже не умею просить о помощи и считаю, что люди должны читать мои мысли.

Мы похожи. И это пугает меня больше всего на свете. Когда-то у нее были крепкие молодые ноги, без всяких там варикозных вен, здоровые зубы и большие мечты. Она была влюблена в моего отца, они въехали в новую квартиру, застелили кровать хрустящим накрахмаленным «постельным», доставшимся от бабушки. Мама носила меня под сердцем и ей наверняка казалось, что она первая беременная на планете. Когда я родилась, им обоим было хорошо за тридцать. Я – поздний ребенок. Я все время это слышу. Как будто я опоздала на нужный поезд. Пришла бы на вокзал чуть раньше, на пару лет, успела бы на тот, который везет в страну счастливых семей. Но я поздний ребенок. Поэтому мы не катались на санках, не ходили в походы, мы даже в Николаевский зоопарк всё никак не могли съездить. С детства я знала, что они умрут и я останусь одна. Мне нужно будет идти в похоронное бюро, заказывать гроб (и скорее всего, смотреть на цену, дорогой мы не потянем), организовывать поминки (а ведь я понятия не имею, как готовить селедку под шубой), продавать дачу (я все ещё не придумала себе подпись). Это нечестно. Папа делал все, чтоб ускорить свою смерть. Я представляла его печень как большого жука, который растет и давит своим весом на соседние органы. Мама охала, ахала и избегала походов к врачу. Даже зубному. А когда ей пришлось удалить передний зуб, около года собиралась с духом, прежде чем поставить имплант. Практически не выходила из дома. Не хотела людям показываться. Пока её не заставила Аллочка. Приехала за ней, отвезла и привезла обратно. Аллочку я помню с детства, она приносила мне яблочный сок в цветастом пакете и шоколадные вафли. У неё не было детей, и я чувствовала, что она тепло ко мне относится. Именно Аллочка заразила нас вирусом чеков из «Сильпо». Сама она тщательно следила за своим здоровьем и периодически – за моим.

В детстве меня обследовала её знакомая, участковая тетка-педиатр со сдохшей крысой на голове, у нее были ярко-красные румяна, пожухлые щеки и ясные синие глаза. Она приходила осенью, я даже думала, что в остальное время года она спит. Я пряталась от нее в шкафу, но она доставала меня оттуда и делала уколы.

– Будет больно, – говорила она и заправляла шприц.

Мама с ней любезничала, предлагала выпить чаю, засовывала в её авоську помятую двадцатигривневую купюру. Вела себя так, как будто сейчас лопнет от благодушия. Говорила таким елейным голосом, что можно было умаслить целую больничную столовую. Моим родителям было свойственно странное раболепие перед врачами и чиновниками, которое перерастало в ненависть, как только они скрывались из виду.