Заметки с выставки - [97]

Они приехали немного рано. Посетителей пускали только с двух до четырех, поэтому, пока не придет время, им пришлось ждать в приемной и спокойно сидеть, разглядывая журналы. Кроме них ожидали еще несколько других посетителей: мужчина с книгами в корзинке, старушка с гроздьями винограда, уже выложенными на тарелку, в углу тихонько переговаривались мужчина и женщина, выглядевшие очень обеспокоенными, будто они пришли тайком, не ожидая, что там будет еще кто-то. Женщина в углу начала плакать, и Гарфилду пришлось шепнуть Морвенне не смотреть туда. Морвенна была еще слишком мала, чтобы знать про тактичность, так что он удивился, когда она не спросила громко почему — как обычно делала. Она принялась разрисовывать дамские лица в журнале «Вименс релм». Гарфилд делал вид, что читает мужской журнал «Мотор Спорт», но на самом деле смотрел на Энтони.

Обычно Энтони был очень серьезным и спокойным. Изменения в его настроении заметить было трудно, потому что их у него не было. Он всегда был одинаковым, неизменной мостовой под неустойчивой погодой Рейчел. Но сегодня он был другим, даже нервным. Он все посматривал на свои часы, как будто не доверял часам на стене над головой медсестры, и все крутил обручальное кольцо, будто хотел отвинтить себе палец.

Он уже видел ребенка раньше. Они нет. Не по-настоящему. Детям не разрешалось посещать роддом Болито из боязни, чтобы те не занесли младенцам микробы или туберкулез, поэтому Гарфилду было велено ждать на тротуаре, держа Морвенну за руку, хотя та извивалась, как рыбка, и рука у нее была вся потная, и она все время спрашивала почему. А потом Энтони появился в окне, как и обещал, и поднял ребенка.

— Смотри, — сказал Гарфилд Морвенне, — вон там, наверху. Видишь? Это ребенок. Это наш братик. Видишь?

Но она просто начала кричать Энти, Энти — так она называла Энтони. Ребенок был ей совсем не интересен. Что и не удивительно, потому что на таком расстоянии было похоже, будто Энтони просто держит сверток белого одеяла, а внутри — отбивная из молодого барашка. Когда Гарфилд спросил его, как выглядит Хедли, он ответил, что невозможно что-нибудь сказать, потому что новорожденные такие морщинистые и красненькие, и сердитые — или плачут, или спят. Так что, возможно, он беспокоился, не изменился ли Хедли к худшему. Или, возможно, его волновала болезнь в голове у Рейчел. Гарфилд посмотрел в своем словаре слово депрессия, что только сбило его с толку разговорами об атмосферных фронтах и депрессии горизонта наряду с неконтролируемой или клинической печалью.

Часы у медсестры были электрическими, как в школе, так что они не тикали. Секундная стрелка бежала по кругу так плавно, что невозможно было отсчитывать секунды с ее помощью, и создавалось впечатление, что время идет быстрее. Гарфилд уже научился возмущаться подобным во время тестов по математике. Кликала только минутная стрелка. Пока Морвенна ерзала рядом с ним, а Энтони приводил себя в состояние безмятежного спокойствия, как делал это на собраниях, он наблюдал за тем, как часы показали от пяти до двух и дошли до приводящих в бешенство двух минут третьего. Только тогда медсестра подняла маленькие часики, висевшие вверх тормашками на накрахмаленном фартуке, и объявила: «Сейчас можете войти. Только представьтесь дежурной медсестре в отделении, которое вы хотите посетить».

— А какое нам нужно отделение? — поинтересовался Гарфилд, когда они подошли к большому указателю, с перечислением всех отделений и со стрелками во всех направлениях.

— Уильямс, — ответил Энтони и повел их наверх по большому пролету гулких ступенек, не покрытых ковром.

— Здесь воняет, — пожаловалась Морвенна. — Мне правда не нравится.

— Шшш, — сказал ей Энтони.

Им нужно было пройти мимо человека, который уставился в одну точку и не говорил, тут она сама взяла Гарфилда за руку. Она делала это только когда была напугана, что в известном смысле помогало, потому что означало, что он не может бояться тоже.

— Пошли, — сказал он ей. — Мы собираемся увидеть Хедли!

Но он слегка вздрогнул, когда они проходили мимо двери, где очень громко плакала женщина — точно Морвенна, когда ей не удавалось сделать по-своему.

Он заставлял себя заглядывать в палаты, мимо которых они проходили.

В некоторых люди были одеты и расхаживали по палате, или просто сидели в креслах. В некоторых все лежали в кроватях. Судя по всему, в палате всегда были или мужчины, или женщины. Еще была комната, где все были очень старые, и детское отделение с картинами на стене, чего он не ожидал. Он решил начать дышать так неглубоко, как только возможно — чтобы не втянуть безумие.

— Отделение Уильямс, — сказал Энтони. — Нам сюда. Отделение Уильямс.

Дежурная медсестра была молодой и очень дружелюбной. Она присела так, что ее голова была почти на той же высоте, что и у Морвенны, и сказала: А кто это к нам пришел?

— Я Гарфилд, а это Морвенна, — объяснил ей он.

Там очень сильно пахло уборной, но не от медсестры. От нее пахло кондиционером для ткани.

— Точно? — спросила она.

Он заметил, что у нее были такие большущие груди, что она, вероятно, могла смотреть время на своих часиках, не поднимая их.