Заметки о Гитлере - [2]

Эта пропасть дала повод для множества рассуждений, но она более кажущаяся, нежели действительная. Не только потому, что политическая карьера Гитлера в её первые десять лет остается извилистой; и не только потому, что политик Гитлер в конечном счете равным образом предстал в качестве неудачника, только разумеется в более величественном стиле. Но в первую очередь потому, что личная жизнь Гитлера и в его втором, публичном отрезке жизни оставалась малосодержательной и убогой, в то время как его политическая внутренняя жизнь наоборот, уже в первые, внешне незначительные десятилетия жизни при внимательном рассмотрении проявляет много необычного, чем она подготавливается ко всему более позднему.

Разрез, который явно проходит через жизнь Гитлера — это не поперечный разрез, а продольный. Это не слабость и неудачи до 1919 года, сила и успехи с 1920 года. Но как до этого момента, так и после необычайная интенсивность политической жизни и переживаний при необычной скудности личного. Уже малоизвестный представитель богемы предвоенных лет жил и действовал в политической злободневности, как если бы он был ведущим политиком; и еще в качестве фюрера и рейхсканцлера в своей личной жизни он оставался преуспевающим представителем богемы. Решающий отличительный признак его жизни — это её одномерность.

Многие биографы в качестве подзаголовка под именами своих героев ставят слова: «Его жизнь и его время», причем союз «И» более разделяет, нежели связывает. Биографические и исторические главы сменяют друг друга; великая личность выпукло стоит на фоне плоско обрисованных событий времени, она таким же образом поднимается над этими событиями, как и сцепляется с ними. Жизнь Гитлера нельзя описать подобным способом. Всё, что к ней относится, сплавлено с современной историей, оно является этой историей. Юный Гитлер размышляет над ней; более зрелый еще размышляет над ней, но уже и воздействует на неё; поздний Гитлер её определяет. Сначала он сотворен историей, потом он делает историю. Об этом есть смысл поговорить. Что еще проявляет жизнь Гитлера, это в основном признаки недостаточности — как до, так и после 1919 года. Определим их кратко.

В этой жизни отсутствует — как «после», так и «до того» — всё, что придает обычно человеческой жизни тяготы, тепло и достоинство: образование, профессия, любовь и дружба, супружество, отцовство. Это, если не принимать во внимание политику и политические страсти, бессодержательная жизнь, и оттого именно она определенно не является счастливой жизнью, но своеобразно легкой, легковесной, легко отбрасываемой. Ведь постоянная готовность к самоубийству сопровождает Гитлера в течение всей его политической карьеры. И в конце в действительности, как само собой разумеющееся, его самоубийство.

Безбрачие и бездетность[1] Гитлера известны. Но и любовь в его жизни играла необычно незначительную роль. В его жизни была пара женщин, много их не было; для него это второстепенное дело и он не делает этих женщин счастливыми. Ева Браун с горя от пренебрежения и постоянных обид («я нужна ему только для определенных целей») дважды предпринимает попытки самоубийства; её предшественница, племянница Гитлера Гели Раубаль, в действительности совершает его — вероятно по тем же причинам. Во всяком случае, Гитлер был в предвыборной поездке и не взял её с собой, когда она своим поступком заставила его единственный раз в жизни прервать из–за неё то, что было для него важнее. Гитлер оплакал её и заменил другой. Эта мрачная история говорит о том, что в жизни Гитлера большая любовь стояла на втором плане.

У Гитлера не было друзей. Со вспомогательным персоналом — водителями, личной охраной, секретарями — он любил сидеть вместе часами, при этом говорил только он один. С этой «шоферней» он расслаблялся. Собственно дружбу он отвергал в течение всей своей жизни. Его отношения с такими людьми, как Геринг, Геббельс, Гиммлер всегда оставались прохладно–дистанцированными. Единственного среди своих рыцарей, с которым он в ранние времена был на «ты», Рема, он позволил застрелить. Разумеется, в основном по той причине, что с политической точки зрения тот стал неудобен. Но закадычная дружба ни в коем случае не была препятствием. Когда размышляешь об общей боязни Гитлера близких отношений, то напрашивается даже подозрение, что просроченная за давностью лет претензия Рема на дружбу была, пожалуй, дополнительной причиной для его ликвидации.

Остаются образование и профессия. Систематического образования Гитлер никогда не получал: только лишь пара лет в реальном училище, с плохими оценками. Правда, в свои годы безделья он много читал, но — по его собственному признанию — из прочитанного он всегда брал лишь то, что как полагал, и без того уже знал. В области политики познания Гитлера были на уровне страстного читателя газет. Воистину сведущим он был в области военного дела и военной техники. Его практический опыт солдата–фронтовика способствовал тому, чтобы критически воспринять прочитанное. Как ни странно это звучит, но этот его фронтовой опыт, похоже, был его единственным опытом образования. В остальном всю свою жизнь он оставался типичным полуобразованным человеком, таким, который всё уже знает лучше всех остальных и прочитанное сочетает с полузнаниями и ложными знаниями — лучше всего перед публикой, которой он импонирует тем, что та не знает ничего. Разговоры за столом в штаб–квартире фюрера документально и скандально подтверждают недостаточность его образования.