Заметки о делах политических и гражданских - [4]

. Гвиччардини исходит здесь из общего для гуманистической мысли признания, что человек от природы склонен к добру, но, при этом автор «Заметок» далек от идеализации человека, так как видит, что в реальной жизни эта склонность попирается силой личного интереса (interesse proprio). Эгоистические цели конкретного человека корректируют его врожденную благорасположенность, и поэтому зло может стать для него предпочтительнее добра. И все же, полагает Гвиччардини, хотя в своих поступках человек обычно следует личному интересу, он может вернуться к основам собственной природы, наученный самой жизненной практикой, проявлениями зла. И не без сожаления констатирует: «Какое несчастье, что нельзя обрести добро, не изведав сначала зла» (146).

Убежденность в изначальной заданности, естественности доброты как главной особенности человеческой натуры была свойственна многим гуманистам; она служила фундаментом, на котором строились их представления о благородстве и достоинстве высшего божественного творения. Гвиччардини же своей трезвой оценкой человека развенчивает его гуманистическую идеализацию, смещая акцент на личный интерес как имманентно присущую ему черту. То же утверждал и Никколо Макиавелли, старший современник и друг Гвиччардини, однако в отличие от последнего он считал, что люди злы от природы[15]. Именно понятия «личная польза», «эгоистический интерес» вызывали более всего нареканий критиков «Заметок» Гвиччардини. Впрочем, их автор дает предельно четкую нравственную оценку принципа личной выгоды: «…Попадают впросак те, кто толком не знает, в чем их интерес, и думают, что он всегда состоит в какой-то денежной выгоде более, чем в чести или в умении сохранить свою славу и доброе имя» (218). Честь, слава, доброе имя – эти высокие моральные ценности неразумно, по Гвиччардини, приносить в жертву материальной выгоде. Однако в жизни люди «так корыстны и так мало считаются с интересами других, что не ошибешься, мало кому доверяя и мало на кого полагаясь» (157). И Гвиччардини делает однозначный вывод из своих жизненных наблюдений, утверждая, что плохих людей больше, чем хороших, «в особенности когда дело касается имущества или власти» (201). Однако при этом он не задается вопросом, почему практика так сильно расходится с его теоретическим постулатом о благом начале человеческой природы. Куда больше Гвиччардини интересуют чисто прагматические выводы и рекомендации – как вести себя, когда ты осознал, что поведение большинства людей определяют их эгоистические интересы. Он советует доверять лишь собственному разуму; этот моральный постулат присутствует во многих его высказываниях.

Нельзя не заметить, что этика Гвиччардини имеет отчетливо светскую окраску. Его рассуждения о человеке лишены теологического контекста, они направлены на анализ его жизненных интересов, апеллируют к его высокой созидательной активности в земном бытии. Вот один из примеров его позиции: «…Природа дала нам способность не думать о смерти, ибо если о ней думать, то мир оцепенеет в бездействии» (160). Речь здесь идет, разумеется, не о том, что человеку вообще не следует размышлять о смерти. Скорее это вызов традиции ортодоксальной морализаторской литературы, которая подчеркивала душеспасительное значение постоянного memento mori.

Размышления Гвиччардини о роли судьбы в жизни человека близки светской трактовке этой проблемы у выдающегося гуманиста XV в. Леона Баттиста Альберти. Воля и разум человека не могут изменить складывающихся в его жизни обстоятельств, полагает Гвиччардини, но способны помочь ему тем легче перенести житейские невзгоды, чем больше благоразумия он проявит в приспособлении к ним. Отсюда и рекомендация с позиций знатока человеческой психологии: «Преуспеяние в жизни – часто злейший враг человека, ибо делает его дурным, легкомысленным, заносчивым; поэтому большее испытание – устоять в счастье, чем в несчастье» (164). Утверждение на первый взгляд парадоксальное, оно как бы взрывает предшествующую традицию гуманистической этики, где стремление к благополучию рассматривалось как важное условие и в то же время как следствие нравственного совершенствования человека. Гвиччардини же ставит акцент не на проблеме счастья и высшего блага, а на психологическом анализе последствий удач и неудач в жизни каждого. Фортуна здесь – главная действующая сила, но ей может и должна, по убеждению Гвиччардини, противостоять воля человека к высокой нравственности. Человеку не дано выбирать свою судьбу, «поэтому достойно высшей похвалы хорошее и толковое исполнение своего дела… каждый может на своем месте обрести честь и хвалу» (373). В конечном итоге, прилагая постоянные усилия и упорство, человек побеждает фортуну усердием и трудом, утверждая свое доброе имя, завоевывая честь и славу. Конечно, многое определяют жизненные условия, которые могут сковывать позитивные задатки людей и способствовать не укреплению добродетели, а возникновению пороков. Поэтому личный интерес, направленный не на завоевание уважения, чести и славы, а на достижение власти и богатства, заслуживает осуждения, по мысли Гвиччардини.