Заметки на полях книги «Есть ли будущее у капитализма?» - [17]

Очень характерно, что Гегель, как и Валлерстайн, часто пользуется понятием «момент». Но у Гегеля целое не «состоит из моментов». Ленин в конспекте «Науки логики» отмечает, что «Часто у Гегеля слово «момент» в смысле момента связи, момента в сцеплении»[3-10]. И очевидно, что касается это исключительно не только единства мышления, но и единства исторического действия.

На самом-то деле никакие системы не состоят, не могут состоять из моментов. Словосочетание «момент зарождения» на практике ничего не означает, как и выражение «момент прекращения существования». Как зарождение, так и прекращение существования представляют собой не момент, а процесс. Не говоря уж о «самом долгом моменте» «нормальной» жизни.

Впрочем, уже тот факт, что слово «нормальной» И. Валлерстайн берет в данном случае в кавычки, свидетельствует о понимании им того, что это деление «систем» на «моменты» носит весьма условный характер. Что на самом деле никакой «нормы», или, выражаясь языком самого Валлерстайна, «правил», по которым функционирует система, не существует.

Это обнаруживается сразу же, как только он пробует найти такое правило функционирования для анализа той системы, которую он исследует, то есть для капитализма. После очень недолгого перебора таких характерных для капитализма черт, как наемный труд, производство для обмена и/или ради получения прибыли, классовая борьба между капиталистами и наемными рабочими, «свободный» рынок, он признает, что ни одно из этих явлений не является определяющим для капитализма как системы.

Разумеется, что все это — «моменты» капитализма. Но не «самые долгие» или короткие, а «исчезающие моменты»[3-11], которые и поняты могут быть исключительно только как логические и исторические ступени становления капиталистического способа производства. Производство для обмена, то есть производство товаров, выделение среди всех этих товаров универсального товара — денег, превращение денег в капитал как самовоспроизводящуюся стоимость, а капитала в промышленный капитал, превращение рабочей силы в товар и выделение ее носителей в отдельный класс, который вынужден отстаивать свои интересы в борьбе против буржуазии — все это есть ключевые моменты становления капитализма. А вне процесса постижения капитализма как стремления к бесконечному накоплению капитала, когда мы превращаем их в «самодовлеющие моменты», они, разумеется, «не выдерживают критики».

Остается выяснить, почему же все-таки Валлерстайн задекларировал свою приверженность пригожинскому методу, и почему, вопреки этой декларации, он пришел к выводам, противоположным тем, к которым неизбежно приводит этот метод. На первый вопрос ответить очень легко. Рассматривать капитализм как систему Иммануила Валлерстайна обязывает само название его теории — мирсистемный анализ. На первый взгляд, кажется, что слово «мирсистемный» означает рассмотрение мира как единого целого. Но в сочетании со словом «анализ» надежда на целостность исчезает. Ведь безнаказанно анализировать, то есть раскладывать на части, можно только то, что было когда-то составлено из частей — например, какой-то механизм. Именно из механики и перекочевал в науку метод анализа. Перекочевал еще в те времена, когда механика была единственной наукой, выработавшей свою собственную теорию. Уже у организма, — как замечает Гегель, — частей нет, части только у трупа. Вот его слова, которые касаются систем организма, но еще больше приложимы к социальным системам: «В системах формообразования как такового организм охватывается с абстрактной стороны мертвого существования; его моменты, воспринятые таким именно образом, принадлежат анатомии и трупу, а не познанию и живому организму»[3-12]. Поэтому можно делать анализ крови, мочи, кала — всего, что можно отделить от организма, но раскладывать на части сам организм нежелательно. По крайней мере, до тех пор, пока не научились «складывать» их обратно. В равной мере это относится не только к реальному раскладыванию организмов на части, но и к анализу знаний об организмах и всех других предметах немеханической природы.

Анализ применим к знаниям о такого рода предметах исключительно только в сочетании с синтезом[3-13]. Последний, в свою очередь, ни в коем случае нельзя путать со складыванием целого из частей. Такого рода «синтез» тоже применим исключительно к механическим системам. Но даже организм таким способом уже «синтезировать» невозможно. Ни в действительности, ни, тем более, в уме (только научившись правильно «синтезировать» нечто в действительности, человек потом может сложить правильное понятие о нем в теории).

Так вот, задекларировав анализ в качестве метода (а анализ всё равно остается анализом, будь он трижды системным, и даже мирсистемным анализом) Валлерстайн договаривается до совершенно смешных вещей типа «момента возникновения», «момента прекращения существования» и даже говорит про «самый долгий момент» (просто великолепное выражение, которое можно было бы сравнить разве что с выражением «очень жареный лед») «нормального» функционирования.

Но как только доходит до дела, Валлерстайн очень быстро избавляется от иллюзий насчет продуктивности этого метода, подвергает вполне законной критике результаты всех и всяческих анализов, проделанных своими предшественниками и констатирует следующее: