Заметки на полях книги «Есть ли будущее у капитализма?» - [15]

Но гораздо легче сказать, что нужно изучать общество, чем хотя бы определить, что оно собой представляет, и как взяться за его изучение. Я здесь даже не хочу говорить о ходячем представлении об обществе как совокупности индивидов, каковое, увы, характерно, отнюдь не только для так называемого здравого рассудка. Но и любая попытка помыслить общество как единое целое натыкается на множество препятствий. Если вы попробуете представить себе некое «общество вообще» и попытаетесь его изучать, то очень скоро обнаружите, что изучаете вы, скорее, собственные представления о том, каким должно быть общество, чем само общество. В.И. Ленин в работе «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов» очень метко охарактеризовал «субъективный метод в социологии», воспользовавшись для этого цитатой из Н. К. Михайловского: «Признав нечто желательным или нежелательным, социолог должен найти условия осуществления этого желательного или устранения нежелательного»[3–4]. И нужно сказать, что этот метод и сегодня остается очень широко распространенным в социологии, а если и претерпел какие-то изменения, то разве только те, что теперь социолог в основном старается угадать, что желательно для публики и что нежелательно для начальства[3–5], поскольку исключительно только искусное соединение этих двух факторов позволяет ему оставаться на плаву. К слову сказать, Иммануил Валлерстайн, который вряд ли читал Михайловского и даже сомнительно, что в последнее время перечитывал «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов», заканчивает свою часть разбираемой книги словами: «История не занимает ничью сторону. Мы все ошибочно судим о том, как нам следует действовать. Поскольку исход внутренне, а не внешне непредсказуем, наши шансы получить желаемую(курсив наш — В.П.) мировую систему — пятьдесят на пятьдесят».[3–6]

Несложно заметить, что описанный Н.К. Михайловским метод сразу наводит на мысль об утопии. Ведь «искать условия осуществления желательного или устранения нежелательного» можно очень долго. Особенно, если это «желательное» не вытекает из реальных условий и их развития, а «нежелательное» самими же этими условиями и порождается. Ситуация усугубляется тем, что «нежелательное» для «публики» очень часто оказывается вполне сносным и даже очень выгодным для «начальства», которое меньше всего настроено менять условия, которые, кроме всего прочего, являются условиями его господствующего положения.

Гегель, пожалуй, был первым, кто понял, что общественное развитие не зависит от того, что желательно или нежелательно отдельным личностям, даже если это «великие личности» типа всяких там королей или великих философов. Но, будучи идеалистом, Гегель считает, что в основе объективного, то есть независимого от воли и сознания отдельных личностей закона развития общества лежит такой же объективный закон развития «мирового духа». Соответственно, и великие философы, и великие общественные деятели, типа Наполеона, которого Гегель считал мировым духом, явившимся во плоти, являются великими только в той мере, в которой они в своих индивидуальных действиях воплощают логику мирового духа. Другими словами, единство мыслительного процесса имеет в своем основании единство исторического действия. А субъектом исторического действия отдельный индивид быть может не больше, чем мировой дух.

Маркс десакрализирует точку зрения Гегеля, убедительно показывая, что «мировой дух» не только не определяет развитие истории, но и сам не имеет никакого собственного развития, а представляет собой только отражение развития производительных сил общества. При этом отражение Маркс понимал, конечно же, не в духе представителей эмпиризма, как акт сугубо пассивный, а вполне отдавал себе отчет в том, что отражение носит активный характер, вплоть до того, что отражающее способно определять направление развития отражаемого. И это понятно, ведь даже отражение красавицы в зеркале оказывает существенное влияние на ее действия по усовершенствованию своей красоты. Что уж говорить о такой форме отражения как мышление, которое Маркс отнюдь не склонен был сводить исключительно к «внутренней речи», а, напротив, считал, что человек выражает свое мышление в первую очередь не в языке, а в целесообразной деятельности.

Кроме того, Маркс, полностью соглашаясь с Гегелем в том, что мировой дух представляет собой единое целое, существующее как процесс становления, перенимает у Гегеля и идею того, что это процесс не плавный, а скачкообразный, с переходами в противоположность, где закономерности одного этапа развития закономерно отрицаются закономерностями этапа, приходящего ему на смену, «снимаясь» в них только через «отрицание отрицания». Соответственно, и для развития общества было бы напрасно искать какие-то раз и навсегда данные законы. Поэтому Маркс их не только не ищет, но и резко критикует всех, кто пытается найти такие «вечные законы» для общества или апеллирует к какой-то неизменной человеческой природе.

Но Иммануил Валлерстайн, отказываясь от точки зрения Гегеля (что вполне понятно: было бы весьма странно искать основания бездушных, проникнутых разве что духом безумной авантюры порядков разлагающегося капитализма в развитии мирового духа, абсолютного разума), не спешит перейти на точку зрения Маркса. Он охотно называет себя неомарксистом и, несомненно, является материалистом, притом, историческим материалистом — не зря же свою науку он называет исторической социологией. Но когда речь заходит о методе, то Валлерстайн предпочитает черпать идеи не у Гегеля и Маркса, а у Пригожина. Вот что пишет о своем методе Валлерстайн: