Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора - [8]
А что искали? Я открою сейчас эту страшную тайну – ведь прошло уже много времени. Искали лишнюю пару джинсов, складные зонтики и газовые шарфики. Что значит “лишнее”? А это то, что сверх жестко указанной Родиной нормы.
Родина всегда меня удивляла и очень часто огорчала. Это как близкий друг или любимая: летишь к ним сломя голову, скучаешь, а тебя никто и не ждал, никто и не заметил вовсе твоего отсутствия.
А еще Родина никогда не улыбается. Посмотрит твой паспорт, залезет в твой чемодан: мол, не везешь ли ты то, чего я тебе не разрешила. “Ну ладно, – говорит Родина, – заходи, пущу я тебя на этот раз. Но только смотри у меня…” И Родина-мать строго грозит в окно. Ей-богу, и больно, и смешно.
05 “Курица не птица, Болгария не заграница”
Это была первая моя поездка за границу. Мама тогда ушла на пенсию, отработав в школе завучем, и пошла в гостиницу “Белград” администратором. Вот она-то и познакомилась там с симпатичной болгаркой Златкой, которая любезно пригласила ее, маминого, сына (то есть меня) в гости: мол, мой муж художник, ваш сын – художник, ну и так далее. Такой шанс! Я работал тогда уже в Институте психиатрии, рисовал карикатуры, посылал их на многочисленные заграничные конкурсы, откуда получал иногда ответы и даже каталоги выставок карикатур со своими рисунками. Но никаких особых успехов в этом направлении у меня не было.
Важным для советских карикатуристов и легендарным был конкурс в городе Габрово. Вот я и врал на комиссии при парткоме, состоящем из ветеранов, что еду на этот конкурс защищать интересы нашей великой Родины. Ветераны, надо сказать, были довольно противные и сильно ко мне приставали, задавая глупые вопросы. Типа: “Сколько орденов у комсомола и какая столица Болгарии?” По-моему, ветеранам просто не нравилась фамилия Бильжо, и они не хотели отправлять Бильжо в Болгарию.
Но я все-таки, назло ветеранам, улетел в Софию, а оттуда маленьким самолетом – в маленький городок Разград, состоящий… из пятиэтажек чуть получше тех, что окружали меня в Москве. То есть это был обычный московский микрорайон в Болгарии. Жил я в семье. Делать было абсолютно нечего. Глава семейства был довольно известным в Болгарии художником с большой мастерской. Но что я ему? А еще у меня образовался розовый лишай, и все тело и шея покрывались розовыми пятнами. Дело, между прочим, заразное. В общем, настроение было поганое, и я понял, что из этого места, то есть из Разграда, и от этих симпатичных людей надо куда-то валить. Я все розовею и розовею, и все больше и больше покрываюсь пятнами. Я знал, что помочь может только море и солнце. Солнце было, но не ходить же пятнистым, голым, розовым животным по маленькому городу Разграду. Не хватало еще угодить в местную психиатрическую больницу.
Параллельно этому существованию я покупал много книг, причем изданных нашими советскими издательствами, но у нас их купить было невозможно. “Как я это повезу?” – такого вопроса у меня не возникало. К книгам прибавился еще мужской вельветовый костюм-“тройка”; женская кожаная потертая куртка и много всякой болгарской ерунды, тогда казавшейся эталоном моды.
И вот когда мой розовый лишай достиг апогея, я вспомнил, что у меня есть еще адрес какого-то болгарского гражданина, живущего под Варной. Я набрался смелости и сказал хозяевам, что очень им благодарен и что очень хочу на море, которого никогда не видел (соврал), и мечтаю увидеть Варну – город моей мечты.
Все книги в чемодан не помещались, и мне дали еще сумку. Плюс вельветовый костюм-“тройка” в руках (нельзя же было его класть в чемодан – помнется). Желая сделать мне приятное и видя мою неутолимую любовь к книгам, хозяева подарили мне трехтомник местного болгарского классика на русском языке под названием “Табак”. Трехтомник о войне. Я был в шоке – и в розовых сливающихся пятнах.
Рано утром на машине с не очень радостным, но гостеприимным хозяином я поехал в Варну. Там мы заехали к его родственнику, перекусили и поехали искать того человека, чей адрес у меня был. Уже стемнело, когда мы вдруг оказались в цыганском таборе. По улице бегали цыганские дети. Мы спрашивали их, где находится домик, чей адрес у меня был, ну, допустим, господина Б (я не помню, как его звали). Господина Б мы нашли. Он был по пояс гол, волосат, толст и негостеприимен. Интерьер, который его окружал, я запомнил на всю жизнь, ибо больше таких я за всю свою жизнь не видел.
Все было в искусственных цветах (может быть, он их производил). И мне показалось, что я на кладбище. Обои тоже были в крупных цветах, в тех местах, где их не закрывали ковры в крупных цветах тоже. В дверях толпились цыганские дети, и кто-то из них уже пытался открыть мой чемодан.
“Ты уверен, что ты хочешь здесь остаться?” – спросил мой старший друг-художник. Что я мог ему ответить? Мне было плохо и страшно. “Да, – сказал я, – я хочу здесь остаться”. И я остался, но ненадолго. Как только уехала машина, которая меня сюда привезла, хозяин сказал мне, сколько я ему должен заплатить за ночь. Таких денег у меня не было точно. Он посмотрел какой-то янтарь, который везли тогда с собой все советские туристы на обмен, и ухмыльнулся. В два часа ночи с неподъемным чемоданом с книгами, с сумкой с вельветовым костюмом-“тройкой” и трехтомником болгарского классика “Табак”, под улюлюканье неспящих цыганских детей, я шел в темную звездную болгарскую ночь. Я не знал ни названия улицы, ни номера дома, ни номера квартиры родственника художника. Но я их нашел! Как? Есть вещи, и это говорю я – психиатр, на которые нет ответа.
