Замена объекта - [22]

- Пойдем спать, Ксюша, поздно уже.

Спустя пятнадцать минут Хан лежал в постели и ждал, когда Оксана выйдет из душа. Если она войдет в спальню в халате с завязанным кушаком, это будет означать, что сегодня она к близости не расположена. Если жена не завязывает пояс, а придерживает полы руками, значит, она готова к любви. Так они договорились давно, еще пять лет назад, чтобы избежать напрасных ожиданий, разочарований и никому не нужных объяснений. У Хана тоже были свои «знаки»: если он ждал жену, выключив свет, то давал понять, что устал и хочет спать; в противном случае он лампу не выключал. Они были ровесниками, и период интереса к неуемной страсти в жизни обоих уже миновал, поэтому частенько случалось, что Оксана выходила в распахнутом халате, а в спальне было темно, или, наоборот, Хан ждал жену при свете, а она выходила из ванной с туго завязанным поясом, или же оба они демонстрировали желание уснуть сразу. Но если свет горел, а халат был распахнут, то все происходящее было по-прежнему потрясающим, изысканным и приносящим бурную и разноцветную радость.

Хан прислушивался к доносящимся из ванной звукам и внутренне метался. С тех пор как объявился Аркадий, он хотел обладать Оксаной постоянно, каждый день, потому что каждый день боялся, что она бросит его, и стремился хотя бы еще раз обнять ее, обнять в последний раз, пока все не закончилось. Он хотел ее до умопомрачения, несмотря на усталость, служебные неурядицы и постоянную душевную боль. И в то же время он боялся отказа. Вся его жизнь оказалась внезапно разделенной на период «до возвращения Аркадия» и период «после». В том, первом периоде в завязанном халатике жены не было ничего необычного или пугающего, они взрослые люди, миновавшие пик сексуальной активности и ценящие в браке душевную близость и дружбу, а секс рассматривают не более как приятное дополнение, которое совсем не обязательно должно быть частым. В нынешнем же периоде отказ был равносилен признанию в любви к бывшему мужу и в отсутствии интереса к нему, к Хану. Чтобы не получить отказ, он старался придумывать разные уловки. Можно было бы просто выключать лампу и делать вид, что спишь, но невозможно поступать так на протяжении трех месяцев. И Хан стал изворачиваться, то пытаясь полунамеками прояснить ситуацию заранее, то возвращаясь с работы поздно ночью, то, в нарушение традиций, пропуская Оксану в ванную первой, для чего приходилось изобретать срочный телефонный звонок или недоделанное домашнее дело вроде сломанной кофеварки, которую ну просто совершенно необходимо немедленно починить. Во всех этих затеях главным было сделать так, чтобы Оксана подала свой знак первой, а уж если этот знак означал «да!», Хан готов был соответствовать. Но ему в нынешнем периоде невыносимо было даже представить, что он скажет «да», а жена ответит «нет». Раньше это было нормальным, но сейчас он почувствовал бы себя решительно и окончательно отвергнутым.

Эту странную задачку Хану приходилось решать каждый вечер. Сегодня как-то не нашлось предлога задержаться и пропустить Оксану вперед, да и состоявшийся за ужином разговор не способствовал предварительному прояснению позиций, и вот он лежит в постели, слушает доносящиеся из ванной звуки и судорожно принимает решение: выключить свет или оставить лампу у изголовья включенной. Выключить и сделать вид, что устал, и не увидеть, как Оксана входит в комнату в распахнутом халатике, и оставить ее разочарованной, и лишить себя радости соединения с ней, может быть, в последний раз? Или не гасить свет и увидеть ее туго затянутый пояс и виноватую полуулыбку (она почему-то всегда выглядела виноватой, когда подавала знак «нет») и понять, что она его больше не хочет?

Он так ничего и не решил, и когда Оксана появилась на пороге спальни, Хан лежал с включенной лампой и закрытыми глазами. Ничего лучше он придумать не смог. Он хочет любви, но от усталости заснул, и теперь жена сама должна принять решение, будить его или нет.

«Какой я смелый и мужественный, - с горькой иронией думал Хан, лежа на спине с плотно закрытыми глазами и вслушиваясь в шорохи: вот Оксана идет по комнате, вот снимает халат и бросает его на кресло, вот открывает ящик комода и что-то ищет, потом задвигает ящик, откидывает одеяло и ложится рядом с ним. - Я - настоящий мужчина, зажмуриваюсь, засовываю голову в песок и отважно жду, когда женщина примет решение, которое я готов выполнить, каким бы оно ни оказалось. Неужели я на самом деле такой слабак? Или страх меня таким сделал?»

Почувствовав руку жены, скользнувшую по его груди, Хан радостно повернулся, крепко обнял ее и вдохнул тот особенный запах, который бывает только в одном месте - в теплой ямке, там, где шея переходит в плечо. Вместе с радостью его охватила невыносимая боль, но Хан ее почти не заметил. Радость в последнее время стала редкостью, а боль была постоянной, и он к ней привык.

Игорь Дорошин

На следующее утро я проснулся ни свет ни заря. Если верить будильнику, до подъема оставалось еще полтора часа. Наверное, я как-то громко открываю глаза, потому что стоило мне это сделать, как старик Ринго тут же запрыгнул мне на грудь и тихонько муркнул: дескать, чего лежишь просто так, иди сделай что-нибудь полезное. Под полезным подразумевалось приведение лоточков в санитарный порядок. Завтракать раньше восьми утра Ринго все равно не станет. Принципиальный.