Заложники - [122]

Она Ясутене любила единственного сына нежной, безграничной любовью. Клявис был смыслом и утешением всей ее жизни. Утром и вечером женщина молила бога о том, чтобы всегда, до конца жизни, находиться при сыне, помогать ему, радоваться этому. В материнских мечтах она видела его будущую семью, пригожую невестку, внуков. Смысл же собственной жизни заключался для нее опять-таки в помощи сыну.

До чего прекрасны бывают мечты человека! Однако стоит налететь жизненной буре, и они рассеиваются как дым. Грянула война. Поначалу она прокатилась на восток, обогнув стороной липу Ясутисов и их скромное жилище. Ни одного солдата не встретили в этих местах, разве что пара самолетиков прожужжала однажды высоко в небе и скрылась из виду. Вести об ужасах войны приносили в основном беженцы, измученные, удрученные, несчастные люди. Она Ясутене с тревогой слушала их рассказы, искоса поглядывала на сына, будто желая предупредить его: видишь, что на свете делается, сынок, поэтому будь осторожен. Ведь кто ж не знает — война несет беду прежде всего молодым мужчинам. И мать по вечерам молилась с особым неистовством.

Клявис же, превратившийся с годами в настоящего красавца, казалось, и в ус не дул: частенько пренебрегая опасностью, уходил в деревню, а порой добирался и до города. Дело молодое — девушки, вечеринки да посиделки были у парня на уме.

Работы в их маленьком хозяйстве было немного, и Клявис отправлялся на заработки в дальние деревни. Он по неделям не бывал дома и только в субботу к вечеру возвращался к матери. Платили ему мешочком зерна или половиной полти сала. Мать радовалась поживе и все равно упрашивала сына не покидать дом в такие тревожные и опасные времена.

Миновал год, за ним другой… Прошли слухи, что фронт откатывается с востока на запад. По деревне сновали полицейские, хватали молодых мужчин. Одних увозили в Германию, других пытались обрядить в солдатскую форму. Однажды во двор к Ясутисам, запыхавшись, прибежала дочка соседа Жвингиласа, служившего при немцах старостой, и выпалила:

— Прячься, Клявис! Тебя ищут!

Не успел парень скрыться в лесу, как во двор вкатила повозка, которую тащил вороной конь. Из нее вылезли Жвингилас и двое полицейских. Старостина дочка незаметно скрылась в коноплянике.

— Ах, его нет… — недоверчиво протянул староста. — А где же он? Ведь утром наверняка был дома.

Полицейские заглянули в хлев, под навес, в дровяной сарайчик и, никого не обнаружив, уселись на колоде в тени липы.

Жвингилас тем временем растолковывал Ясутене, что ее сын Клявис при желании может неплохо устроиться: получит работу, набьет карманы деньгами и к тому же повидает мир.

Женщина, будто отгоняя осиный рой, всплеснула руками:

— Побойся бога, сосед! Как же я одна жить-то буду? Да я и слушать об этом не хочу!

— Не пропадешь. Поможем, если что, — заверил ее староста.

В тот раз Клявис выкрутился, но опасность продолжала висеть над его головой. У косули обычно ушки на макушке, если вокруг рыскают волки. Когда сын занимался дома каким-нибудь делом, Ясутене зорко следила за дорогой, связывающей их усадьбу с деревней, чутко прислушивалась к каждому доносившемуся с той стороны звуку — ни дать ни взять куропатка, охраняющая единственного птенца. Сам же Клявис после того памятного визита старосты больше не ночевал в избе — он соорудил в сарае тайничок. Но чаще всего юноша надолго уходил на заработки в дальние усадьбы. Иногда ему удавалось подрядиться на лесорубные работы.

Укладывая однажды в ровные штабеля отборный лес, Клявис разговорился по душам с товарищем по работе, русоволосым конопатым парнишкой, и поделился с ним своей тревогой. Тот лишь коротко бросил в ответ:

— Не вешай нос и не сдавайся!

На прощание парень сунул Клявису в карман какую-то бумажку и шепнул на ухо:

— Дома прочитай.

Клявис вспомнил о записке лишь на следующий день, когда случайно сунул руку в карман. Вверху был нарисован стоящий враскорячку Гитлер с глазами навыкате и черными усиками под носом. Длинными ручищами он хватал в охапку крошечных человечков и швырял их в огонь. На языках пламени волнистыми буквами было написано: «война». А под рисунком выстроились частоколом черные ровные буквы: «Молодежь Литвы, не поддавайся на обман оккупантов!»

Долго смотрел Клявис на рисунок, вновь и вновь перечитывая надпись. Вроде бы и слов там немного, однако каждое из них впрямую относилось к нему. Как будто он получил письмо. Вот, значит, каков этот русоволосый конопатый парнишка! Выходит, есть вокруг люди, которые не дремлют и не молчат.

Той же ночью Клявис тайком пробрался в деревню и прикрепил листок к могучему клену, который рос возле калитки старостиного двора.

По дороге назад юноша чувствовал себя другим человеком — сердце билось в груди веселее, тело стало сильным и легким.

С той поры Клявис не хотел больше прятаться в тайнике — он снова перебрался в избу. Теперь ему казалось, что его стерегут, оберегают от опасностей неизвестные доброжелатели, которые не позволят старосте тайком схватить единственного кормильца в доме и увезти на чужбину.

Едва он уснул, как Ясутене потихоньку выскользнула из-под одеяла, уселась возле окна да так и просидела до утра, вглядываясь в приветливую летнюю ночь. Она часто видела перед собой личико соседской дочки. Ведь совсем девчонка еще, едва шестнадцать исполнилось, к тому же чужой человек, а поди ж ты — спасла ее сына. Почему Тересе это сделала?